Блудный брат
Шрифт:
— Ну, говори наконец, что мы должны здесь искать? — спросил я, поглаживая край стакана указательным пальцем.
— Если все будет нормально… Здесь живет Юр Хоб-бер, который должен знать, где можно найти Джереми Красински. Второе имя у него Уильям, впрочем, это, наверное, неважно. Именно он мне и нужен.
— Красински? — Я немного подумал. — Не знаю такого…
— Совсем сдурел? Ты думаешь, что знаешь всех бандитов в этой стране?
— Нет, но было бы прекрасно, если бы это было так. — Я стукнул краем стакана о его стакан с соком. — Шучу, просто пытаюсь поправить свое настроение. — Я огляделся по сторонам. — Смотри, бабы тут совсем свихнулись — им кажется, будто именно в этом городе изобрели белую губную помаду. Чувствуешь себя
Будда вежливо улыбнулся. Он явно не разделял моего своеобразного настроения, занятый психологической подготовкой к тяжелой работе.
— Может, потом, если у нас ничего не выйдет. У тебя же найдется какая-нибудь бомбочка в «бастааде»…
— Я… — В дверях появился наш парень из очереди; я поднял руку и кивнул. — Идем, подумаем по дороге, что делать с этим забытым Богом городишком…
В такси было сухо. Водитель не утомлял разговорами. Услышав адрес, он кивнул, а затем работал только руками. Голос его мы услышали лишь тогда, когда подъехали к жуткого вида шестиэтажному зданию длиной, наверное, в полкилометра.
— Самое длинное жилое здание в Америке.
В его голосе не было гордости, но он все равно меня
«разозлил. — Не беспокойся, в других городах тоже хватает кретинов… — Я протянул ему десятку и выбрался из машины.
— Сукин сын! — рявкнул он мне вслед.
«Я наклонился к еще приоткрытой дверце: — А я-то думал, здесь изъясняются исключительно языком Шекспира.
Он со всей силы хлопнул дверцей; я отошел на шаг, вызывающе улыбнулся и, не глядя, отдал сумку Будде. Водитель выдал какое-то замысловатое ругательство, блеснули белые зубы и мокрый блестящий язык, но ни на что большее он не решился и отыгрался на собственном двигателе.
— Вредный тип, — послышалось сбоку. Я протянул руку и забрал сумку. — Хорошо хоть, дождь кончился.
Я посмотрел вверх. Действительно — я зря ругался с таксистом, дождь прекратился. Мы направились к ближайшему подъезду, но попали не слишком удачно — нужно было пройти несколько сотен метров по прямому коридору. Где-то впереди светилось единственное маленькое окно, из-за чего коридор, и без того узкий и низкий, казался еще уже и ниже. Многие слои граффити накладывались друг на друга без какой-либо системы, и даже с помощью рентгеновских лучей невозможно было бы определить первоначальный цвет стен. Оба мы были в туфлях на мягкой подошве, но в этой сурдокамере даже паук вызвал бы эхо, плетя паутину.
Мы машинально ступали почти на цыпочках, и лишь в лифте я позволил себе вздохнуть громче. Будда покачал головой.
— Боже милостивый… — прошептал он, хотя в лифте можно было бы зарезать парочку поросят, не опасаясь, что сквозь его стены пробьется хоть какой-нибудь звук. — Сейчас попрошу тебя, чтобы ты меня ущипнул.
— А ты думал, полтора миллиона самоубийств в год — это вражеская китайская пропаганда? — Я помог дверям преодолеть трение заржавевших пазов, и мы вышли в коридор. — Что он за тип, этот Юр?
— Я ничего о нем не знаю. — Будда посмотрел на номера на дверях и показал рукой направление. — Но этим… — он обвел широким жестом вокруг, — я уже сыт по горло.
Я тоже был сыт по горло. Какой-то ребенок тонким голоском выводил — как ее назвал когда-то один из моих друзей — жалостливую песню виргинского народа: «Настал рассвет, порвались все гондоны…» Несколькими шагами дальше мы услышали фрагмент супружеской ссоры:
— Мне в самом деле не в чем к ним пойти!
— Проклятье, я два дня назад дал тебе…
— Дал? Сколько?! Хватило только на блузку, вниз у меня ничего нет.
— Чего?
— Вниз, идиот!
— Вниз можешь ехать на лифте, дура. Или топай по лестнице…
— Ах ты подлый хам! Скотина!
Раздался звук пощечины, но затем они перешли то ли в другое помещение, то ли на язык жестов, и наступила тишина. Может, целовались? Будда схватился за голову и тихо застонал.
— Слушай, вокруг тебя и в самом деле собираются какие-то странные личности… Ты словно центр притяжения…
— А ты рядом со мной, — прервал я его. — Так как мне тебя назвать?
Лишь через несколько секунд до него дошло, что я хотел этим сказать, он оскалился и открыл рот, но я показал на очередную дверь. Он посмотрел на нее, кивнул и нажал на кнопку звонка — о чудо, тот работал. Мы немного подождали почти в полной тишине, словно весь этаж замер в ожидании реакции на наш звонок. Потом что-то забулькало в трубах, кто-то кого-то позвал… Дом утратил к нам интерес. Из-за нашей двери кто-то крикнул:
— Сейчас-сейчас! Минутку!..
Женщина. Мы обменялись взглядами, которые вряд ли можно было отнести к категории понимающих. Щелкнул замок, только один, что я счел проявлением немалого мужества, принимая во внимание дом и его атмосферу. Дверь открылась. За ней стояла хозяйка, во всяком случае, кто-то, кто свободно чувствовал себя в этой квартире. Пухлая представительница «ревущих сороковых» успела до нашего прихода подкрасить глаза, но помады на ее губах еще не было, из-за чего они почти полностью терялись на фоне разукрашенного косметикой лица — нарумяненных щек, подкрашенных ресниц, увешанных гирляндами клипсов ушей. Но мой взгляд тут же был отвлечен от ее лица доминировавшим в ее фигуре гигантским бюстом. Два огромных мешка под собственным весом свисали до невероятного уровня. На лице женщины — наверняка она одевалась в спешке, услышав наш звонок, — читался неподдельный интерес, а обеими руками она пыталась поправить блузку. Одна из грудей попала под резинку на поясе, и она нетерпеливым движением вытолкнула ее вверх. На какое-то время я потерял дар речи от увиденного, но когда хотел наконец что-то сказать, меня остановил жест женщины, поднявшей руку. Впрочем, я сразу же понял, что она вовсе не пытается закрыть мне рот, лишь слегка потирает тыльной стороной ладони левый глаз.
— Мы ищем Юра Хоббера, — сказал я, что, как мне показалось, вышло у меня не слишком убедительно.
Прежде чем я попытался как-то представиться, женщина дернула головой, издав нечто вроде стона:
— Фи-и?! И только? — Она снова коснулась глаза и моргнула — к сожалению, отнюдь не понимающе. — Чер-рт… — Это слово явно было адресовано ей самой.
Я набрал в грудь воздуха, но меня опередил Будда:
— У вас что, ячмень?
Отворачиваясь от него, я краем глаза заметил удивленный взгляд хозяйки. Она энергично кивнула.
— Ну, чтоб мне скунса трахнуть! — пожаловалась она. — Уже три дня…
— Единственное, что может помочь, — он шагнул к ней, — это намотать три раза черную нитку на средний и безымянный пальцы левой руки.
— Да? — Она явно обрадовалась и жестом пригласила нас войти. Правая грудь мягко качнулась от толчка предплечьем. Я понял, что от меня не будет никакого толку. — Вы можете мне помочь? — спросила она у Будды.
— Конечно! — охотно ответил он и двинулся следом за ней.
Я вошел в гостиную последним, успев заметить, как бюст хозяйки со свистом рассекает воздух, когда она резко свернула в сторону ванной. Я бы не сказал, что в квартире было чересчур грязно, но с чистой совестью мог бы порекомендовать вытереть ноги перед уходом. Будда, судя по всему, даже не обратил на это внимания, упал в кресло и подмигнул мне. Я подошел к окну, игнорируя его намеки, и выглянул из-за выцветшей, когда-то розовой, занавески. Судя по всему, несколько лет назад квартира представляла собой уютное семейное гнездышко, теперь совершенно не соответствовавшее виду и поведению хозяйки. Она вернулась с катушкой черных ниток и протянула ее Будде. Он отмотал немного нити и оторвал ее одним резким движением.