Блудный брат
Шрифт:
— А ты неплохо управляешься с оружием, — похвалил я. — Знаешь эту марку?
— Нет… Вернее, да… — пробормотал он. — В общем, я не стрелял из него, но в руках держал.
Я подумал, что, идя на дело, он мог бы и похвастаться своими познаниями, даже едва не сказал ему этого вслух, но мы уже свернули за первые деревья, выстрелы прекратились, и я замедлил ход, чтобы сориентироваться на местности.
— Лучше все же будет сменить маршрут…
— Ага…
Я посмотрел на него, заинтригованный его тоном. Будда всматривался в край леса, притворясь, будто не видит моего испытующего взгляда, но долго не выдержал.
— Что ты так на меня смотришь?
— Что это было за «ага»?
— Ну… Просто «ага».
— Не бывает просто «ага». Любое
— Меня просто удивила твоя предусмотрительность. — Он почесал за ухом, наморщив физиономию, словно молодой бладхаунд. — До сих пор мне казалось, что ты не особо заботишься о… Как бы это сказать… О подстраховке?
— Вот ты и ошибаешься, без подстраховки я даже в уборную не захожу…
— И даже прежде всего в уборную… — подхватил он. — Ты не боялся?
— Конечно. Конечно, да. Мне нравится жизнь, и больше всего мне не хотелось бы, чтобы какая-нибудь сволочь меня ее лишила. Это ведь так неэстетично — дать себя убить кому попало, как считаешь?
— О, да-да!
Я снова вернулся к изучению карты. Будда вытянул шею и оглянулся назад, затем столь же тщательно обследовал оставшиеся три направления и в конце концов упал на сиденье. Вскоре он, видимо, задумался, так как из слегка вытянутых вперед губ начало доноситься тихое беззвучное посвистывание. Причем достаточно странное — он пытался, и это ему удавалось, насвистывать простенькую мелодию, как выдыхая воздух, так и втягивая его: фью-фи-фью — на выдохе, фи-фью-фью — на вдохе, выдох: фью-фи-фью, фью-фью — вдох. Я делал вид, будто все еще изучаю перемещающуюся по экрану карту и прислушивался к его шепоту-свисту. Не потому, упаси господи, что это меня как-то привлекало, но потому, что он впервые выглядел расслабленным. Или наоборот — сосредоточенным. Первое было бы понятно, второе — удивительно, если учесть, что у него уже по крайней мере несколько раз имелись причины углубиться в размышления, но он сделал это лишь теперь. Какое-то время я обдумывал возможные причины, но, как оказалось, брата я знал настолько мало, что мне в голову ничего не приходило. Я стер с экрана карту и медленно тронулся с места. Несколько секунд спустя Будда вернулся с неба на землю.
— Ну что, поехали? — бодро спросил он, словно только что проснулся.
Мозг молниеносно подсунул несколько коротких ответов на его банальное замечание. Я сдержался.
— Слегка бочком, но как-нибудь доползем, — сказал я.
Полчаса спустя мы были уже на второстепенном местном шоссе, с которого мы смылись при первой же подходящей возможности и на всякий случай, если вдруг бандиты решат не оставлять нас в покое, слегка запутали следы. Моя чрезмерная склонность к подстраховке позволила — на что я не замедлил обратить внимание Будды — нам к двум часам оказаться на окраине Тралсы, точнее говоря, в нетипичной двухэтажной забегаловке, где Будда принялся на первом этаже за лепешки-тако, а я, съев гамбургер, поднялся на второй этаж чего-нибудь выпить.
Я допивал пиво, когда на пороге появился Будда, быстро окинув взглядом посетителей, то есть меня и еще двоих. Половина из них вела себя так, будто праздновала бегство жены с лучшим другом семьи. Будда укоризненно засопел.
— Я слышал мнение, что слишком много пьет этот твой герой. То есть ты… — бросил он.
Я пожал плечами — мой любимый ответ на глупые замечания.
— То есть ты, — повторил Будда. Старший брат, черт бы его побрал…
— С точки зрения статистики, — сказал я, отпив глоток, — девяносто два процента людей умирают трезвенниками. Умирают, понимаешь? Когда я об этом узнал, решил перейти в другую часть человечества, понимая это так, что остальные не умирают. — Я посмотрел из-за края кружки на Будду. Все его чувства были видны на его лице столь же отчетливо, как на физиономии матроса, стоящего перед дверью публичного дома. — Успокойся, — пошел я на примирение. — Когда-нибудь…
— Эй! — заорал один из посетителей. — Джин с тоником — два бакса, так? Я беру без тоника и плачу два пятьдесят?
— Прошу прощения… — устало сказал бармен, видимо, уже не первый раз отвечая на претензии того же самого клиента. — Пожалуйста… — Он показал на овальную белую табличку с надписью большими черными буквами: «Джин & Тоник — $2.00. То же, по рецептуре клиента — $2.50». Это была несомненная цитата, только я не мог вспомнить откуда. — И имейте в виду, — процедил бармен, — что даже собственноручно смешанный джин без ничего мы подаем только до определенного момента.
Клиент пытался пронзить мрачным, зловещим взглядом стоявшего за стойкой, но у него слишком бегали глаза, что, в свою очередь, раскачивало голову, и все его усилия уходили на то, чтобы удерживать ее на месте. О каком-либо диалоге уже не могло быть и речи. Я допил пиво и наклонился, собираясь встать. Буд-да придержал меня за рукав.
— Что «когда-нибудь»? — спросил он.
— Когда-нибудь мы еще поговорим на эту тему, — пообещал я и встал, ненароком проверяя прочность рукава. Рукав выдержал. — Пошли…
Я вышел первым, собственно, меня гнала вперед злость. Как всегда, когда кто-то пытается меня поучать… «О, черт бы тебя побрал», — подумал я.
— Мать твою! — рявкнул я, стоя на крыльце. Машину я, правда, оставил в тени, но злорадное солнце переместилось и атаковало заднюю часть «бастаада»: наполовину он был белым, как и положено «бастааду», вторая же половина нагрелась и порозовела, словно небрежно ощипанный цыпленок. Будда высунулся из-за моего плеча и захохотал. — Убью… — пообещал я всему миру.
Будда остался на месте, продолжая радостно хихикать, я же, если бы мог, открыл бы дверцу машины пинком, но это было невозможно. Включив комп, я начал ругаться с ним на тему «окраска-хамелеон». Он упрямился как мог, ссылаясь на отсутствие доступа к функциям нижнего уровня, но в конце концов я добился, чего хотел. Будда уже сидел в машине, сжав губы и наморщив лоб.
— Ну, все? — рявкнул я. — Отсмеялся?
Он фыркнул еще раз, разрушив своим смехом всю мою злость. Я захихикал, а потом расхохотался во весь голос. Все шло к долгой сцене безудержной радости героев, но мне внезапно расхотелось смеяться, словно я неожиданно заглянул в сценарий и увидел ремарку режиссера: «Вычеркнуть смех, вставить что-нибудь более осмысленное, может быть, задумчивость?» Я рванул рычаг ручного переключения скоростей, включил первую передачу. Двигатель послушно включился, и я тронулся с места. Я всегда пользуюсь ручным управлением, когда нетрезв. Пима пыталась когда-то объяснить мне, что я поступаю нелогично, осложняя себе жизнь как раз тогда, когда она и без того достаточно осложнена, но не настаивала на том, чтобы я в точности придерживался ее советов. И за это я ее тоже люблю.
— На хрена тебе это? — спросил Будда, с некоторым интересом пополам с неудовольствием наблюдая за моими ногами и рукой на рычаге переключения скоростей.
Я немного подумал — нет, пожалуй, Будда мне не нравился. Ему я этого говорить не стал и сосредоточился на том, чтобы вести машину, не вызывая у обгоняющих нас водителей желания вызвать полицию или дорожную помощь. Будда замолчал, не то испугавшись, не то задумавшись. Мы ехали так несколько минут. Неожиданно дорога вывела нас прямо на берег моря, опоясывая склон невысокого холма. Я посмотрел вправо. Волны, словно дисциплинированные шеренги солдат, невозмутимо раз за разом совершали десант на песок пляжа, который столь же неизменно поглощал их. Дорога свернула влево, на юг, затем сменила свои намерения и повернула на север, почти соприкасаясь с пляжем, словно окончательно с ним прощаясь. Сразу же после на обочине появился узкий ряд придорожных магазинов, дорога расширилась, и я не заметил, как по обеим ее сторонам появились дешевые жилые дома. Я съехал на обочину под предлогом, что хочу проверить в компе адрес, впрочем, это тоже пригодилось, но я уже был настолько спокоен, что, когда мы поехали дальше, руки мне требовались только для управления рулем.