Блуждающая Искра
Шрифт:
Во всяком другом случае ненависть к ловкому врагу одержала бы верх; но в заявлении Рауля было столько неподдельной горячности, оно дышало такой очевидной искренностью, что внушало невольное уважение, и хотя, может быть, суд не вполне поверил его словам, но смеяться никто не позволил себе над положением этого мужественного человека.
— После вашего признания, господин Ивар, нам не нужны больше никакие свидетели, — заговорил Куф, — но я должен вас предупредить, что падающее на вас обвинение в шпионстве может иметь серьезные последствия.
— Я объяснил уже, какая была у меня побудительная причина проникнуть в Неаполитанский залив. Своего отношения к нации, враждебно настроенной против моей родины, прилагающей все старания повредить ей, я отрицать не стану, — я служу моему отечеству. Что же касается появления моего на этом фрегате, то вам известно, что я не добровольно сюда попал, меня позвали — и мне нечего говорить о повсеместно признаваемых правах гостеприимства.
Члены суда обменялись выразительными взглядами и на минуту водворилось молчание. Затем королевский прокурор снова приступил к своим обязанностям и сказал:
— Вы обвиняетесь, подсудимый, в том, что переодетым проникли в Неаполитанский залив с целью заручиться некоторыми сведениями, могущими пригодиться вашей родине в ее борьбе с нами. В только что сделанном вами признании вы даете иной мотив своему поступку, но нам недостаточно одного вашего заявления — мы должны опираться на законные доказательства; если вы можете нам их представить, сообщите.
Рауль колебался. Он не сомневался в том, что подтверждение его заявления Джитой придало бы ему большой вес; но ему очень не хотелось снова призывать ее перед судьями. Его чувство деликатности не позволяло выставлять Джиту после его признания предметом общего любопытства.
— Можете вы доказать свои слова, Рауль Ивар? — обратился к нему снова королевский прокурор.
— Боюсь, что это мне не удастся. Если бы мне, впрочем, разрешили вызвать моего товарища, то может быть…
— Итуэля Больта? Отчего же, мы выслушаем его показания и посмотрим, можно ли будет дать им цену.
— В таком случае я попрошу вызвать Итуэля.
Отдан был приказ, и Итуэль появился перед судьями. После снятия обычного допроса Итуэль заявил, что он только в таком случае будет отвечать как свидетель, если ему позволят говорить свободно и снимут с него кандалы… При этом он поднял руки, и судьи увидели на них ручные цепи, надетые на него каптенармусом. Взгляда упрека и двух слов со стороны Куфа было достаточно, и ручные кандалы были с него сняты.
— Теперь я могу говорить более добросовестно, — заметил Итуэль с насмешкой, — а то, знаете ли, когда железо впивается в человеческое тело, то хочется говорить одни только любезности. Спрашивайте меня, если у вас есть о чем меня спросить.
— Повидимому, вы англичанин?
— Неужели? В таком случае моя наружность обманывает. Я уроженец Северной Америки.
— Знаете вы подсудимого, Итуэль Больт, человека, называемого Раулем Иваром?
Итуэль не знал, что ему на это ответить.
Внимательно всматриваясь в выражение лица Рауля, он, казалось, начинал угадывать, в чем дело.
— Мне кажется, что да, по крайней мере, насколько я… — протянул Итуэль неопределенно, но, уловив в эту минуту выражение одобрения на лице Рауля, продолжал уже увереннее: — Да, как же, я его знаю.
— Известно вам, что заставило Рауля Ивара явиться в Неаполитанский залив?
— Собственно говоря, нет, господа судьи; эта поездка сюда капитана Рауля мне не вполне понятна; его дела здесь не поддаются точному определению.
Тогда суд предложил Раулю, со своей стороны, предложить несколько вопросов свидетелю.
— Итуэль, — обратился к нему Рауль, — разве вы не знали, что я люблю Джиту Караччиоли?
— Я, капитан? Я много раз слышал это от вас, но, вы знаете, я не знаток в такого рода делах.
— Разве не случалось мне много раз приставать к враждебному берегу единственно с целью увидеть ее, быть подле нее?
Итуэль, пораженный сначала заявлением Рауля, теперь начал понимать дело.
— Ничего не может быть вернее, капитан, хотя я много раз противился вашему желанию в таких случаях.
— Разве не Джита, одна только Джита была причиной моего приезда в этот залив?
— Именно. Это так же верно, господа судьи, как то, что отсюда виден Везувий. Это было единственным делом капитана Рауля здесь.
— Сейчас вы заявили, что поведение подсудимого в Неаполитанском заливе для вас туманно и необъяснимо, свидетель, а теперь вы говорите совершенно другое, — заметил прокурор.
— Совершенно верно, господин судья, но это именно то, что и есть. Я прекрасно знал, что любовь была в основании всего, но ее-то и называю причиной туманной, неясной и необъяснимой.
— Как же вы узнали, что именно это чувство побудило подсудимого приехать сюда?
— Эти вещи понимаются сами собой, господа, когда живешь с человеком. Сначала мы заехали туда на гору, где живет тетка этой девушки, и когда мисс Джиты не оказалось, поехали к Неаполю. Вот и все.
Все это, действительно, так и было, и Итуэль говорил вполне естественным тоном, внушающим доверие.
— Вы говорите, что сопровождали Рауля Ивара сначала к жилищу родственницы той молодой девушки, а затем сюда. Но откуда, собственно, вы приехали? — спросил его капитан Куф, стараясь равнодушным тоном замаскировать расставляемую ловушку.
— Это смотря по тому, с какого времени начать считать, — невозмутимо ответил Итуэль. — Собственно, первый мой выезд был из Америки.
— Нет, мы возьмем последний, предшествовавший вашему появлению здесь.
— А, я понимаю вас, капитан Куф, мы съехали с люгера, известного под названием «Блуждающая Искра».
— Я так и думал. Теперь скажите мне, где вы оставили люгер?
— Мы, собственно говоря, нигде его не оставили, так как едва мы с него сошли, как его и след простыл.
— Но где это было?