Блуждающее время
Шрифт:
Когда Павел вошел, «она» (Катя Никитина) рыдала. Почему – неизвестно, ибо сразу же бросилась целовать Павла и хохотать. «Он» (Петр Никитин) молча указал Павлу на дверь в кухню.
– Он там спит, – тихо, расширив глаза, прошептал Петя.
Павел тихонько вошел. Черепов лежал на том самом драном диване – единственном ложе здесь. Он действительно спал, но лицо его было в такой страшной отрешенности, что непонятно: умирает он или ушел в ожидаемую им Бездну. Рядом с ним на полустульях сидели два совсем молоденьких искателя, лет по
– Тише, – проговорил другой, обратясь к Павлу.
Павел не знал куда деваться и сел на пол. Тут же раздался истерический шум, и влетел Иглов с пирамидоном. Не обращая внимания на молодых, Иглов так занервничал, так затараторился, что перепугал Павла. Валерий, оказывается, на днях был приглашен Череповым, и был прощен. Иглов теперь отчаянно боялся, что Клим умрет и он потеряет такого недоступного друга.
– Гляди, какой он красный, какое лицо! – бормотал он второпях. – А губы побелели уже, побелели… Ему холодно… Он холодеет.
В этот момент Черепов открыл один глаз. Молодые остолбенели и не знали что сказать. Они и не считали, что Черепов умирает. Наоборот, они полагали, что он думает.
Черепов же по-лунному посмотрел на Павла одним глазом. Другой глаз открыть было трудно – веко отяжелело.
– Что вы, ребята, с ума сошли, – с трудом выговорил он, обращаясь к Иглову и Павлу, – меня не надо спасать. Я сам кого угодно спасу.
И он тяжело приподнялся на драном доисторическом диване. Но правый глаз был по-прежнему закрыт.
– Плесни-ка мне немного водки в стакан, Валера. Пятый день пью эту проклятую дешевую водяру, от которой и бык околеет. Но другого ничего нет.
Павел злобно посмотрел на Иглова: ну зачем, как всегда, поднял панику. Разве с Климом может быть плохо?
– Черт вас всех возьми, – проговорил, тем не менее, Черепов. – Отдохнуть не дают. Вчера прочел собравшимся тут целую лекцию… И хоть бы кто-нибудь чего-нибудь понял… Одна какая-то тут была, Зина, что ли, она поняла, но в обморок почему-то упала…
– Откачали сразу! – закричал Иглов, возвращаясь в кухню с водкой. – Все в порядке, Клим.
И он налил.
– Все равно, я люблю порой в пустоту читать… Пусть просветится то, что за ней скрыто… Только вот, Валера, – и Клим сурово приоткрыл второй глаз, так что Иглов вздрогнул, – не смей больше мои рассказы в журналы таскать…
– Не буду, – быстро среагировал Иглов.
– Ладно, – и Клим медленно выпил полстакана.
У Иглова и Павла стало спокойно на душе: значит, жив, значит, будет еще безумие. Значит, солнце светит не только для мертвых. «Марина и Танечка, как ни осуждают они порой Черепова за извращенный радикализм, – думал Павел, – ведь любят его они в глубине души до озарения. Да и как же жить без Черепова? Не представишь!»
– Мы хотим жить, очень хотим, но только с Череповым, – хором говорили не раз те двое молодых людей, которые сидели сейчас напротив Клима.
А Иглов нередко уверял:
– После некоторых речей Клима я на четвереньки становлюсь, чтобы выразить их высшую непонятность для меня и для всех!
Павел, однако, при всей радости от оживления Черепова увел разговор в более нейтральную сторону: стал расспрашивать Клима о том, кого он видел последние дни (если вообще что-нибудь видел), попадались ли бредовые, в хорошем смысле, типы.
– Особо я никого и ничего не видел последние дни, – устало проговорил Черепов. Лицо его уже почернело, и только глаза сквозь тьму сверкали каким-то вечным огнем. – Правда, встретил Трупа.
Молодой человек справа взвизгнул.
– Да нет, это человека одного так называют. Имя такое, – подбодрили юношу.
Павел остолбенел. Он и забыл о том, что, благодаря Марине, Черепов попал-таки в подвал, к Трупу. И, как оказалось сейчас, раза три бывал там потом. Естественно, такое в его духе.
– И что Труп? – переспросил Павел. – Да, кстати, не упоминал ли он такого – Никиту?
– Как же, восторгался очень старичком… Труп, он, кстати, сам себя так любит называть и даже обижается, когда его не зовут Трупом, – ухмыльнулся Черепов, – так вот. Труп этот получил по наследству однокомнатную квартиру и из подвала утек. Но сам души не чает в Никите, в старичке, и тот приходит к нему теперь на новую квартиру. Что они там делают – Труп обещал поведать.
– А где сам Труп-то живет?
– Адрес не дал. Но в субботу договорились встретиться.
Павел умолил Черепова добыть для него адрес Трупа.
– Нужен он мне позарез, без него жизнь концами не сходится, – бормотал Павел.
Черепов подтверждал…
До субботы оставалось пять дней. Павел решил уединиться. Раньше он иногда отдыхал от московской метафизической истерии, от неразрешимости противоречий, от бесконечных встреч, попоек на даче в Загорянке, доставшейся от родственников. И сейчас он решил отдохнуть там до субботы – не от людей и встреч, хотя Таня говорила ему: «После всего, что случилось, ты так изменился, что даже твои постоянные девочки, любимые Галя и Соня, сбежали от тебя, не понимая, конечно, в чем дело. Достаточно было им поглядеть на тебя».
Нет, отдохнуть надо было от ощущения того, что прошлое есть, что время превращается в пространство, – но, что все равно Веры как будто нет. На природе (дача была в березках и елях), все это как-то легче переносилось. Да и ожидание Никиты, «человека будущего», становилось в лесу веселей. «Какой ни есть, а будущий, сокровище наше неподдельное», – издевалась Таня.
…Первые два дня на даче прошли неплохо, но походили на похороны времени. Павел разговаривал в основном с деревьями, зная чуть-чуть язык общения с ними. Больше всего любил он молодую березку, приютившуюся между двумя громадными елями, и особенно кусты вокруг нее: