«Блуждающий Огонь», или «Крыло-и-Крыло»
Шрифт:
Внезапно пронесся слух, все более и более подкреплявшийся, что люгер «Крыло-и-Крыло» вновь подплывает к порту с поразительной скоростью, легкостью и уверенностью, как испытанный друг. Это известие с быстротой молнии переходило из уст в уста. Давно не случалось стольких событий сразу в этом мирном местечке. Мужчины, женщины и дети – все бросились на террасу, желая своими глазами убедиться в действительности этого необыкновенного события. Престарелые, слабые и калеки напрасно взывали о помощи, в которой им до сих пор не отказывали, – от них теперь убегали, как от зачумленных, предоставляя им карабкаться на террасу как им угодно. Даже матери,
Не прошло десяти минут с момента распространения этой последней новости, как на верху террасы собралось уже до двух тысяч человек, в числе которых находились Томазо Тонти, Джита и другие, уже известные читателю, лица. Повторился буквально вчерашний вечер, только с еще большим количеством любопытных и в настоящее время заинтересованных еще горячее.
И действительно, люгер приближался на всех парусах, как лебедь, плывущий к своему гнезду. Английский флаг торжественно развевался на верху реи, а по ходу судна было очевидно, что ему прекрасно известен берег и что он не ожидает никакой опасности. С полным доверием проходил он чуть не под дулами огнестрельных орудий местной батареи, и такую смелость можно было объяснить не иначе, как его признанным положением друга.
– Заметьте, синьор Андреа, – с торжественным видом обратился Вито Вити к вице-губернатору, – ни одно из этих негодных республиканских судов никогда не осмелилось бы подойти таким образом к Порто-Феррайо, а тем более зная, с кем ему придется иметь здесь дело, как это знает этот сэр Смит. Помните, он ходил тут среди нас, ведь это значило бы сунуть голову в львиную пасть, будь он не из наших.
– Вы поразительно переменили ваше мнение на этот счет, сосед Вити, – несколько сухо возразил ему вице-губернатор, в душе которого остался некоторый осадок недоверия к Раулю после его промаха с Цицероном и других неточностей. – Городское начальство должно быть осторожно и сдержанно.
– Пусть заявится человек более благоразумный и осмотрительный, чем бедный подеста города Порто-Феррайо, если таковой отыщется, синьор вице-губернатор, и пусть он это докажет. Я не признаю себя самым праздным и невежественным человеком во владениях великого герцога. Могут оказаться более ученые, как вы, например, ваше сиятельство, но вы не встретите человека более ревностного и преданного своему долгу.
– Я в этом не сомневаюсь, сосед Вити, – добродушно улыбнулся ему Баррофальди. – Я всегда принимал к сведению ваши советы и пользовался вашей помощью. Но желал бы я узнать что-нибудь об этом Цицероне. Признаюсь, я употребил все свое послеобеденное время сегодня на поиски в разных книгах, отыскивая хотя бы малейший намек на это имя.
– И вы не нашли подтверждения того, что он вам сказал?
– Мало того, я не нашел даже нигде этого имени. Правда, там называют английскими Цицеронами лучших ораторов, но это только в виде похвалы, как это делают и другие нации.
– Но согласитесь сами, вице-губернатор, что было бы прямо преступлением подозревать людей, показывающих нам такое полное доверие.
– Да, вы, пожалуй, правы, Вито Вити; несомненно, что «Крыло-и-Крыло» намеревается вторично бросить якорь в нашей бухте, а на это едва ли бы
Толпа уже начала спускаться с горы, чтобы посмотреть, как будет люгер входить в гавань. Подеста поспешил встретить сэра Смита, едва только дослушал распоряжения вице-губернатора. Андреа Баррофальди счел более для себя приличным остаться там, где он был, и ожидать прихода воображаемого английского офицера. Джита, одна из немногих, также осталась наверху. Сердце ее билось от тревоги за все те опасности, которым подвергал себя дорогой для нее человек из любви к ней, и ее нежность к нему росла.
Джита с Башни, как ее обыкновенно называли знавшие ее, вследствие одного обстоятельства из ее жизни, о котором будет рассказано своевременно, или Джита Караччиоли, что было ее настоящим именем, с детства оставалась сиротой. Благодаря именно этому обстоятельству, она приобрела настоящую силу характера и твердую веру в себя, чего бы ей, наверное, недоставало без этих печальных обстоятельств, так как от природы это была девушка замечательно мягкая. Тетка учила ее хорошим манерам, а дядя, удалившийся от света и весь отдавшийся религии, внушил ей самые твердые религиозные правила и развил в ней крайнюю совестливость.
Ее правдивость не позволяла ей одобрить той уловки, прибегнув к которой Рауль получил возможность посетить ее; но, уступая чувству чисто женской нежности, она извиняла ее, тронутая мотивом, побудившим его на этот поступок. Она ужасалась при мысли о тех хитростях и той лжи, которые являлись для Рауля неизбежными спасительными ширмами. Ежеминутно трепетала она, ожидая всегда возможной вспышки, могущей повлечь за собою даже пролитие человеческой крови, и в то же время она была глубоко тронута самопожертвованием любимого человека ради нее. Рассудок ей давно говорил, что Рауль Ивар и Джита Караччиоли должны быть чужими друг для друга, но сердце ее шептало ей совсем другое. Настоящий случай как раз обострил эту постоянно происходившую в ней борьбу, и, оставшись на высоте, она погрузилась в глубокое раздумье, и на ее глаза беспрестанно набегали слезы.
Однако в планы Рауля вовсе не входило поместить свое судно так близко к населенному городу. Вместо того чтобы войти в самую гавань и здесь искать защиты от всякого республиканского крейсера, он, наперекор общему ожиданию, снова бросил якорь приблизительно там же, где стоял раньше. Рауль спустился в шлюпку и подплыл налегке к пристани.
– Э, синьор капитан! – дружески приветствовал его Вито Вити, едва только он ступил на берег. – Мы вас здесь ждем, чтобы, так сказать, принять вас в свои объятия. Славно вы провели этих санкюлотов! Англичане – великая нация! Мне вице-губернатор порассказал кое-что про ваших соотечественников.
Рауль великодушно принял все комплименты, расточаемые подестой ему и его нации, снисходительно пожал ему руку – словом, разыграл как нельзя лучше роль великого человека, с детства привыкшего к фимиаму. Как и подобало его положению, он немедленно заявил, что желает сейчас же отправиться к начальнику острова.
– Король Георг, – говорил он, идя рядом с Вито Вити по направлению к дому вице-губернатора, – особенно настаивает на том, чтобы мы немедленно являлись к начальникам посещаемых нами мест. Еще когда я видел его в последний раз, он сказал мне: «Смит, вы нисколько не уроните своего достоинства, если будете соблюдать правила вежливости».