«Блуждающий Огонь», или «Крыло-и-Крыло»
Шрифт:
В то время, когда Рауль Ивар и Джита расстались на горе, Томазо Тонти с тремя приятелями сидел на своем обычном месте за столом в небольшой комнате первого этажа, где помещался кабачок интересной вдовушки, а в окно мог свободно наблюдать за всеми действиями приехавшего иностранного люгера. Приятели сидели не более четверти часа, а уже поставленная перед ними порция вина значительно уменьшилась.
– Я все это передал подесте, – говорил Томазо с важностью, осушая стакан вина. – Да, и я не сомневаюсь, что Вито Вити сообщил об этом вице-губернатору, так что и он в настоящее время знает не менее нас. И подумать только, что такие дела творятся в Порто-Феррайо, в столице острова Эльбы, где
– Синьор подеста всегда будет здесь желанным гостем, – заметила Бенедетта, принимаясь стирать пыль с соседних столов. – Он едва ли где найдет лучшее вино.
– Бедняжка, – промолвил Тонти сострадательно, – и ты думаешь, что подеста придет сюда для того, чтобы пить твое вино? Он придет ради меня. Слишком часто угощается он превосходным вином вице-губернатора, чтобы его потянуло к твоему.
Бенедетта уже готова была горячо вступиться за свое, отстаивая свои интересы, но в эту минуту за дверью раздались тяжелые шаги, и в комнату, к общему удивлению, вошел Вито Вити в сопровождении вице-губернатора. Бенедетта остановилась неподвижно в немом почтении.
Посещение вице-губернатора было вызвано вновь зародившимися в нем сомнениями относительно личности и намерений Смита. Дело в том, что после ухода мнимого англичанина Вито Вити указал Баррофальди на некоторые подозрительные подробности, подмеченные им за ужином в разговоре капитана, и Андреа пожелал лично высмотреть лагерь, а так как подеста обещал Мазо зайти сюда повидаться с ним, то они и пришли оба.
– Синьор, ваше посещение доставляет мне такое счастье! – заговорила Бенедетта, приходя наконец в себя. – Не часто выпадает мне на долю такое счастье, ваше сиятельство. Мы бедные люди, хотя, может быть, такие же хорошие католики, как и те, что живут на горе.
– Так, так, Бенедетта, я не сомневаюсь, что вы хорошая христианка. Дайте-ка мне бутылочку вина!
Бенедетта присела с чувством благодарности – теперь репутация ее вина навеки обеспечена: уж если его пил сам его сиятельство, то кто же из моряков посмеет его бранить?
Она проворно вытерла два стула и через минуту подала бутылку действительно лучшего тосканского вина, которого у нее хранилось с дюжину для экстренных случаев.
– Пожалуйте, ваше сиятельство – наше скромное заведение едва один раз в столетие удостаивается такого высокого посещения. Да и вы, синьор подеста, всего второй раз у меня.
– Нам, холостякам, небезопасно посещать таких, как вы, молодых и горячих вдовушек, красота которых с годами только расцветает, а не увядает.
Ответ получился самый кокетливый. Между тем Андреа Баррофальди, спокойно наливая вино, приглядывался к находившимся в комнате скромным и молчаливым морякам; кроме Тонти и Даниэля Бруно, он никого не знал, а потому шепотом спросил у Томазо, может ли он поручиться за благонадежность своих товарищей.
– За всех, с первого до последнего, синьор, – отвечал Томазо.
Тогда Баррофальди обратился к присутствующим.
– Вам, без сомнения, известна причина, побудившая нас прийти сюда? – спросил он.
Ответ получился не сразу. Наконец Даниэль Бруно ответил за всех:
– Мы догадываемся, ваше сиятельство. Мазо нам говорил, что этот люгер не английский, как нас хотят уверить, а французский.
Вдруг за дверью послышались шаги, и, прежде чем Бенедетта, остерегавшаяся, по желанию вице-губернатора, неизвестной и, может быть, неудобной встречи, успела задержать нежданного гостя, дверь отворилась, и в комнату вошел не кто другой, как Итуэль Больт в сопровождении одного генуэзца.
Скажем несколько слов об этом новом лице. Итуэль Больт
Итуэль прошел все превратности жизни американца, вынужденного своими силами пробивать себе дорогу. Он был мальчиком у одного фермера, работником в типографии, младшим школьным учителем, кондуктором дилижансов и разносчиком; наконец, ему случалось даже не пренебрегать и более грубыми работами, например, мести улицы, изготовлять метлы. До тридцатилетнего возраста Итуэль не думал о море. Случай доставил ему место на каботажном судне, на котором он и совершил свое первое путешествие. Ему посчастливилось в том отношении, что капитан не сразу открыл его полнейшую неподготовленность к занимаемой им должности, благодаря его самоуверенности, и ошибка обнаружилась лишь спустя несколько дней, когда судно было уже в плавании. Но и тут судьба сыграла на руку Больту: по несчастной неосторожности капитан упал в море, и Итуэль, естественно, занял его место. Другой бы в его положении поспешил вернуться в гавань, но не в его правилах было отступать, да к тому же идти назад было так же трудно, как и вперед, и он избрал последнее. Матросы не могли им достаточно нахвалиться, а он действовал очень осмотрительно и отдавал только те приказания, какие они подсказывали ему. Погода ему благоприятствовала, ветер дул попутный, и ничто не препятствовало благополучному плаванию. Он приобрел друзей, и судохозяева каботажных судов вверили ему судно. Он поручил тогда своему лейтенанту судно, а сам, не показывая вида, что присматривается, через полгода уже научился этому новому для себя делу лучше, чем другой научился бы за три года.
Итуэль в конце концов потерпел крупное крушение вследствие своего невежества в мореходном деле. Этот несчастный случай навлек на него более отдаленное путешествие в положении подчиненного: он был забран в матросы одного английского судна, по уставу для набирания рекрутов, когда капитан лишился значительной части своего экипажа, погибшего от желтой лихорадки. Итуэль не был таким человеком, которым можно было бы пренебречь в таком случае, и капитан притворился, что принял его за англичанина.
Глава IV
Судно, стоящее здесь на якоре, из Вероны. Михаил Кассио, лейтенант воинственного мавра Отелло, сошел на землю.
Итуэлю достаточно было одного беглого взгляда, чтобы разобраться в общественном положении всех присутствующих. Он понял, что двое из них занимают место значительно высшее сравнительно с четырьмя остальными и что эти последние – простые матросы. Относительно Бенедетты, как хозяйки дома, не могло быть никаких сомнений.