Блуждающий по вселенным
Шрифт:
Себя я стал жалеть чуть позже, когда обезболивающей мазью решил увлажнить места своих припухающих ушибов. Куда и подевалась бравада от удачного перехода и панегирики пионеру, космонавту и проходимцу! Вернее, мысли о глупости этого проходимца остались, расширились и приобрели новые очертания. Теперь я уже отчаянно пожалел, что отказался исследовать в полной мере мир вокруг башни. Наверняка и там должно отыскаться много чего интересного, и не стоило судить обо всей остальной планете по маленькому кусочку просматриваемых с площадки окрестностей. Может, где-то далеко от той пустыни и лес есть, и моря, и озера вполне нормальные. Ведь недаром с ЭТОЙ стороны на ТУ ведет рисунок с сосновой веточкой. А там, глядишь, и остатки древних цивилизаций бы разыскали. Только
М-да! Теперь уже поздно, как говаривала моя покойная бабушка, шевелить дрова, если от них и углей не осталось.
Заглядывая в проходы, я заметил, что людей становится все меньше и меньше, и после минутных колебаний опять устремился в сторону зала с панно на своде. Слишком уж не хотелось оставаться здесь в одиночестве после очевидного закрытия, да и наружу следует выйти и осмотреться. Судя по легким одеждам, сейчас явно не зима, так что и на любом дереве или в копне сена переночую, а дальше видно будет. Тем более, если судить по подслушанным разговорам, вокруг как минимум большой город, если не столица, и если солидные люди ночуют в каких-то пейчерах, то скромному пареньку наверняка отыщется местечко попроще. Да и куда теперь деваться?
Как оказалось, добираться к выходу пришлось через порядочный лабиринт. И чтобы потом не заблудиться, я старался не только запоминать дорогу, но и снимать самые разветвленные и запутанные перекрестки. В остальном же я ориентировался по основному потоку людей: подавляющее их большинство двигалось к выходу. А прислушиваясь к ведущимся вокруг меня разговорам, узнал и причину такого поспешного ухода из этого не то храма, не то величественного музея: любой, остающийся здесь на ночь, рисковал потерять память. Причем надолго потерять, порой на срок от одной недели до нескольких лет. Понятно, что желающих забыть себя не было.
К выходу спешили не только посетители, но и местный обслуживающий персонал. Их я тоже стал отличать по определенного вида ярко-зеленым тогам и сандалиям золотистого цвета. Причем ни у кого из служителей оружия не было. Одни носили на голове широкие золотистые обручи, строго посматривали по сторонам и отдавали порой остальным подчиненным короткие распоряжения. Старших по рангу всегда и везде видно сразу. Другие, с узенькими обручами, выделялись вычурными посохами в руках, вырезанными, скорее всего, из толстых, перекрученных корней. Потому что ветки такими кривыми не могли существовать в природе по определению. Это среднее звено, похоже, работали здесь либо смотрителями, либо охранниками, потому как не менее строго посматривали на тех посетителей, которые трогали стены, пытались дотянуться и пощупать сверкающие или поблескивающие украшения и норовили погладить античные статуи.
Последняя группа служителей вообще не имела обручей, зато деловито и быстро сметала щетками и метлами мусор, крошки в кожаные мешки, производя понятную для любого мира уборку помещений. То есть дело шло явно к закрытию лабиринта.
А посмотреть тут и в самом деле было на что. И я даже пожалел, что большое количество времени бестолково потратил, пытаясь лбом пробить каменную кладку. Лучше бы я здесь побродил, запоминая ориентиры и знакомясь с непонятными пока еще раритетами. Да, были здесь и статуи, довольно искусно имитирующие самые прекрасные тела обоего пола. Было и несколько сотен огромных картин, сделанных, кажется, на деревянной основе и закрывающих порой пространства до нескольких десятков квадратных метров. Но наибольшую ценность и загадку представляли те самые панно на куполах многочисленных залов. Причем что на сводах, что на картинах никакого явного, понятного для меня рисунка не наблюдалось. Скорее всего, некое подобие абстракционизма с намешанным в него авангардизмом. Потому что порой среди драгоценных камней просматривались стволы деревьев, большие обломки разных пород и порой даже обычный уголь. Что сие все обозначало, мои мозги подсказать не могли, а фантазии лишь выдавали глупую формулировку: «Карты окрестных земель в географическом разрезе». Или: «Пособие для начинающих геологов, где что искать».
Причем, пока я дошел к выходу, во мне твердо закрепилась мысль, что камни на сводах нисколько не драгоценные. Скорее всего, просто разноцветные стекляшки, весьма искусно подсвечиваемые с помощью световых диодов или аналогами местной техники. А то и не техники, а с помощью вполне банального волшебства. Раз уж переходы между мир ами существуют, то почему не принять на веру и все остальное? Особенно если припомнить очень знакомый мне местный язык, который я приписал данным мне при переходе новым умениям. Да и опасения посетителей остаться без памяти не на пустом месте базируются. Если тут люди, подобные Грибникам, свои ночные шабаши устраивают, то, вполне вероятно, они любому нечаянному свидетелю не то что на полчаса гипнозом память отобьют, а гораздо больше навредить могут. Если вообще голову не свернут. Чего со злости не сотворишь с любопытными обывателями, да еще при поддержке себе подобных.
Что еще следовало отметить, так это уже хорошо знакомую мне местную символику. Три щита красовались, где только можно, как только хочется и в самых различных вариациях. То в ряд, то пирамидой, то по кругу, нижними остриями к центру, то ступеньками, то столбиком, то в любой иной произвольной композиции. Основания постаментов украшались тремя щитами на каждой грани. Углы картин и некие завершения рисунков тоже закреплялись этой строенной рыцарской экипировкой. Даже на некоторых плитах пола то тут, то там просматривались знакомые символы. Ну и на каждой распахнутой двери, которые изредка встречались в переходах, тоже красовались крепко приколоченные и поблескивающие натертой бронзой щиты в натуральную величину.
Двери привлекли к себе отдельное внимание. Возле каждой из них уже скапливалось от двух до трех стражников с перекрученными посохами, и, скорее всего, на ночь двери будут плотно закрыты. Нехорошие мысли опять зашевелились в моей ударенной многократно головушке. Если я попал сюда весьма удачно в дневное время, то что случится ночью? Понятно, Грибнику и ночь по барабану, он вышел да и пошел себе к следующему переходу, которых наверняка в этом лабиринте бесчисленное множество. Или на свой шабаш с коллегами отправился. А вот как мне быть следующей ночью? Стоит ли рисковать и затаиться здесь для ночевки? Тем более если двери между определенными секциями окажутся перекрыты, а за мной начнется погоня?
М-да, лучше всего все свои дела здесь прокручивать днем. Кстати, неплохая мыслишка про остальные переходы. Если они существуют, то надо поискать подобные рисунки и осмотреться вокруг них. Ни за что не поверю, что при наличии их большого количества все они упираются в стенку.
Выход оказался широченным и многоарочным. Хотя опять-таки любая арка перекрывалась пока еще открытыми створками ворот от самого пола до самого свода. И сейчас наружу довольно ощутимыми ручьями выходил народ. Кто сразу спускался по широченной лестнице, переходил громадную площадь и устремлялся в улочки, кто просто выходил на площадь и продолжал обсуждения со своими попутчиками, а кто усаживался на большие уступы вдоль лестницы и в приближающемся закате любовался панорамой города.
Последовал и я их примеру, потому что зрелище и в самом деле открывалось завораживающее. Правда, перед этим оглянулся на то здание, из которого только что вышел. И в который раз поразился: глазам предстал огромный и очень крутой курган, стремящийся ввысь, словно египетская пирамида, но покрытый не каменными плитами, а густой и сочной травой. Ни единой тропки, ни единой проплешины в сплошной зелени не наблюдалось, и оставалось только догадываться, кто и как косит растительный ковер, подравнивает или поливает. Заморачиваться этими догадками я не стал, ибо на город хотелось полюбоваться стократ больше. Поэтому я сбросил шлейки рюкзака, уселся удобнее, машинально достал из кармана остатки печенья и вот так, закусывая, стал рассматривать. Только и пожалел остро о невозможности воспользоваться биноклем.