Блюз ночного города
Шрифт:
Ее слова долетают как сквозь толщу воды. И смотреть я не могу, глазам от света очень больно. Еле ворочая язык, тихо сиплю:
– Что со мной?
– Что-что, ангина, - голос ее сердитый.
– И пневмония, скорее всего. Виолетта Эдуардовна уже скорую вызвала. В больницу лечиться поедешь, деточка.
От ее 'деточки' становится еще хуже. Дурацкое какое-то обращение. И мне очень сильно хочется ей это сказать, объяснить. Но не могу. Кушетка вдруг становится лодкой, а я покачиваюсь на волнах. Туда-сюда. Вокруг все шумит, качается. Где-то очень далеко чьи-то голоса, знакомые
Совсем неожиданно я отчетливо слышу усталый, но приятный женский голос:
– Ну же, милая, приди в себя. Женя, давай еще. Она не справляется.
– Татьяна Анатольевна, поздно, - этот голос растерянный, в нем слышится страх.
Руке вдруг становится очень больно. Жжет. И мне хочется попросить, чтобы убрали. Получается только пошевелить губами.
– А говорил поздно, - снова женский голос, сейчас в нем проскальзывают нотки радости.
Дальше я снова уплываю в свой океан спокойствия. Только теперь в нем нет тишины, ее заменяет музыка. Родная, любимая музыка. Нажатие клавиш. Эта музыка пронизана грустью и покоем. Если поправлюсь, я обязательно ее запишу...
Как ни странно, я действительно пошла на поправку. Медленно, очень-очень медленно, но пошла. Ходить я начала к концу января, но выписать меня согласились только в начале марта, заставив пройти меня курс реабилитации.
Весна в этом году наступила рано. Уже с двадцатых чисел февраля солнце начало пригревать по-весеннему тепло. И прилипнув к окну, я с жадностью смотрела на первые, еще робкие ручьи, на капель и тонкие, быстро тающие сосульки.
Я хотела на улицу. Вдохнуть этот особенно ощутимый запах весны, который бывает только в самом начале весны, закричать, что я жива и здорова, быстро пробежаться по дороге. И плевать, что я буду вся в грязи и у меня только одна пара джинс. Я хотела жить. И это чувство, забытое уже очень давно, наполняло меня радостью.
Я снова хотела жить. И я буду жить. Всем на зло.
***
Выписали меня во вторник, и из детдома за мной должны были приехать. Так сказал врач, когда я пришла за больничным листом. Еще месяц я по-хорошему должна была пить витамины. Врач, глядя на меня поверх полукруглых очков, так и сказал, по-хорошему, прекрасно понимая, что денег на витамины у меня нет и не будет, но как врач написать про витаминки он был обязан. Написал. Витамины стоили около трехсот рублей, поэтому иммунитет буду укреплять дряблой прошлогодней морковью.
Встречать же меня никто не спешил. Я же уже около получаса топталась у автобусной больничной остановки, не представляя собственно, что делать. Денег у меня было рублей десять мелочью. Бежать обратно в больницу тоже было глупо, они мне больше уже ничем помочь не могли. Вылечили, и бывай здоров, как говориться. Оставалось только идти пешком, что я и уже и готова была делать, хотя куда топать представляла смутно, как мне на плечо упала чья-то рука не на плечо и знакомый голос радостно проговорил:
– Привет, мамзель!
Обернувшись, я увидела Костю. Рюкзак, мой старый с трудом починенный друг, полетел на землю. Я же с радостным визгом повисла у парня на шеи.
– Коська, как же я рада тебя видеть!
Он лишь привычно хмыкнул - дурацкая привычка!
– но, смотря на меня, не выдержал и тоже рассмеялся.
– А где все? Я тут полчаса стою, жду, никто не едет! Я испугалась, что про меня вообще забыли, - я тереблю его за рукав, ерошу волосы.
– А ты как? Что у вас нового? Я в это больнице совсем извелась! Два с половиной месяца промурыжили. Коська, они мне даже на улицу выходить не давали. Как тут скучно было.
– Мамзель, ты чего опять придумала?
– он с изумлением и смехом смотрит на меня.
– Какой Коська? Ты откуда это выкопала?
Из его имени, мне так больше нравится. А еще из мультика. Старого советского мультика про зайца Коську, который в детстве мне показывала бабушка, о котором я совсем забыла и который случайно увидела, проходя через больничный холл. Не знаю чем, но Костя напоминает мне того зайца. Но я ему об этом не скажу.
– Мне так больше нравится. А ты против?
Он пожимает плечами и хмурится:
– При всех так назовешь, прибью, а так можешь.
Я счастливо улыбаюсь.
– Коська, - специально тяну имя, надо же пользоваться моментом, - а как мы домой вернемся? Ты сам-то как здесь оказался? Коська?
Да, про самое главное я от радости слегка забыла. С тревогой смотрю на него.
– У Михалыча машина сломалась, не смог приехать.
– А ты?
– А у меня машина за углом. Пошли, - он берет мой рюкзак.
– Машина? У тебя?
– с места не сдвинусь, пока все не объяснит.
– У меня. Машина, - чертыхнувшись, он сквозь зубы выговаривает.
– На время одолжил. И если хочешь, чтобы без последствий, то советую ногами шевелить. Мамзеля...
Я не пошла, я побежала к этой чертовой машине, молясь, чтобы мы успели вернуть ее владельцу до тех пор, пока он не обнаружит пропажи. Костя - дурак, и я не лучше. Все-таки некоторых только могила исправит. И кажется, это относится к нам обоим...
Уже отъезжая от больницы, Костя кинула мне целлофановый пакетик на колени:
– Твоя доля с того дела.
Я про долю уже и забыла. А он вернул.
Сворачивая на знакомую дорогу к детдому, он спросил:
– Ты с нами?
– голос у него равнодушный и смотрит исключительно на дорогу.
С ними? Снова воровать, трясясь от страха, что поймают. Или нет? Отказаться от драгоценностей, денег, пусть не очень больших, но денег. Забыть про желанный шоколад, платье, косметику. Вернуться к унылым будням, когда со мной никто не общался. Тогда я готова была это принять, сейчас уже нет. Я хочу жить. Жить с приключениями, драйвом, а не влачить жалкое существование, когда только и остается, что учиться и отбиваться ото всех. Я так больше не хочу. И в карцере, сходя с ума от одиночества, тоже уже насиделась.