Блюз ночного города
Шрифт:
В себя я пришла в пропахшей хлоркой комнате. У кровати стояла тумбочка с лампой еще советских времен. Свет лампы был тусклым, противно желтым. Я зажмурилась, дернулась и тут же глухо застонала от пронзительной боли.
– Пришла в себя?
– надо мной склонилась незнакомая женщина в белом халате.
Она бесцеремонно заставила открыть меня глаза, посветила фонариком.
– Реакция на свет есть, - удовлетворительно проговорила она и ощупала голову.
– Тошнит? Голова кружиться? Болит?
Я отрицательно мотнула головой и тут же об этом пожалела. Перед глазами громыхнул фейерверк. Пришлось облизывать пересохшие губы и говорить:
– Не болит, не кружится и не тошнит, - голос был у меня какой-то
– Где я?
– В лазарете, деточка, - женщина хмыкнула и отошла от меня.
В отдаление противно зазвенело стекло.
– Сейчас мы с тобой один укольчик поставим, и ты до утра здесь полежишь. Посмотрим, - она снова приблизилась ко мне.
– С утра к Виолетте пойдешь.
И многозначительно посмотрела на меня. Я ответила равнодушным и не понимающим взглядом. Пойду к директрисе, вряд ли на один богом забытый детдом найдется вторая Виоллета, это понятно. Но проблемы в этом не вижу. Я ни в чем невиновата, я защищалась, а следовательно, если кого и наказывать, то это тех девчонок.
Как же я ошиблась...
С директрисой я встретилась в девять утра, в уже знакомом мне кабинете. Меня еще пошатывало, и выглядела я бледнее поганки, поэтому мне милостиво разрешили присесть на деревянный стул около самой двери. Окинули презрительным взглядом и поморщились.
– Оксана Исаева, - со страной интонацией протянула она и снова поморщилась, - мне сказали, что проблем не будет. Однако ты в первый же день, в первый же час, умудряешься устроить драку и настроить всех против себя.
Я в удивление вскинула голову.
– Виолетта Эдуардовна, они...
– Молчать!
– она громко хлопнула по столу.
– Молчать и слушать. И запомни, девочка, рот открывать будешь, только после разрешения.
Взгляд, направленный на меня, был тяжелым, замораживающим. Она подавляла, заставляла чувствовать себя ничтожеством в сравнении с ней. И я не выдержала, отвела взгляд и покорно кивнула головой. Не мне с ней тягаться, по крайне мере, не сейчас.
– Я рада, что ты меня поняла, - она довольно хмыкнула и позвонила в колокольчик, что стоял у нее на столе, - и что осознаешь свою вину в случившемся.
Тут же в кабинет вплыла Анна Михайловна, как я смогла понять, моя воспитательница.
– В карцер на неделю, - Виолетта Эдуардовна небрежно кивнула в мою сторону.
Меня же в который раз за последние сутки схватили за руку чуть повыше локтя и повели. Шли мы через все здание, несколько раз спускаясь и поднимаясь по лестницам. Шли, конечно, под любопытные взгляды окружающих и тихий шепот, который раздавался тут же, стоило нам чуть-чуть отойти. Мне же оставалось лишь гордо поднять голову и запрятать подальше слезы. Показать слабость - убить себя в этом гадюшнике сразу и окончательно, а я такой подарок делать не собираюсь.
Карцер оказался небольшой комнатой, расположенной в подвале. Четыре бетонные стены, лампа на голом проводе под потолком, рукомойник и унитаз в небольшом закутке, железная кровать с тонким матрасом и волгой подушкой, посередине стоял деревянный стол. Вот и весь интерьер моего очередного места жительства. Застыв посреди комнаты, я брезгливо оглядела постель, не удивлюсь наличию клопов, и после посмотрела на воспитательницу.
– Верните мне рюкзак, там мои вещи, и выдайте, пожалуйста, новый комплект белья, - говорила я тихо, даже просительно.
– Этот грязный.
Анна Михайловна же вдруг возмущенно фыркнула и, подскочив ко мне, больно вцепилась в плечи, прошипела в самое лицо.
– Девочка, ты свои замашки интеллигентные брось лучше, цаца тут выискалась. Смотришь на всех свысока, шмотки небось импортные! Дрянь...
– запал злости, кажется, прошел, и она уже куда спокойней, даже с удивлением проговорила.
– Ишь белье ей грязное! Чай, не принцесса, переживешь.
Качая головой и что-то ворча себе под нос, она направилась к выходу. Лишь у самого порога нехотя бросила:
– Манатки к вечеру принесу.
Я же без сил опустилась на стул.
А рюкзак мне она, правда, принесла. Вечером, когда я уже глядя на старый будильник, показывавший одиннадцать, перетряхивала постель, собираясь спать. Только радость моя длилась недолго. Рюкзак был полностью пуст, а дно глумливо вырезано...
Глава 2
Год пролетел незаметно. О нем свидетельствовали лишь двенадцать зазубрин, выскобленных за кроватью в карцере, где я стала постоянным гостем. Детдомовские меня так и не приняли. Для них я осталась дрянью, как когда-то давно мне выкрикнула Анна Михайловна. Многие правда еще добавляли несколько непечатных слов. Сначала я честно пыталась понять причину всеобщей нелюбви, открытой ненависти со стороны ровесников и скрытого презрения от воспитателей и приходящих педагогов. Я никогда не жаловалась и не стучала на сверстников, предпочитая отвечать (что часто и являлось причиной посещения карцера) или просто не замечать оскорблений и унизительных тычков. Школьный материал я учила, перебиваясь с троек на четверки, как и многие другие. Работу (помогали на кухне, и приборка классов были обязательны для всех) всю выполняла хорошо. И все равно, меня не любили, насмехались, иногда, и это было прекрасней всего, не замечали. И я махнула на всех рукой. Презираете? Пожалуйста, я тоже о вас не слишком высокого мнения.
Сегодня я опять в карцере, но другом, зимнем. Этот карцер в отличие от обычного, в котором зимой температура такая же, как за окном, а значит при всем желании ночевать там никого не оставишь, находился на первом этаже. Тут тоже было довольно прохладно, единственное замазанное краской окно никто не утеплял и щели не заделывал, но терпимо, особенно под одеялом.
Свернувшись на кровати и дуя на озябшие руки, я пыталась заснуть, хоть часы и показывали всего девять вечера, но, во-первых, другого занятия здесь не было, во-вторых, мне вставать в пять утра и идти на кухню помогать с завтраком. И я уже начала проваливаться в сон, когда услышала тихий скрежет у окна. Раскрыв глаза, напряженно замерла. Неужели кто-то пытается проникнуть? Учитывая, что окно закрывалось хорошо лишь снаружи, а изнутри только хлипкий шпингалет, это было не трудно. Прибавьте к этому огромные щели, в которые легко всунуть нож и поддеть раму. Что же делать? Закричать? А если показалось или это ветер? Скрежет раздался снова, более громкий, противный. Словно металлом по стеклу скребли. Не показалось, но кричать, пожалуй, пока не стоит. Стараясь не шуметь, я встала и оглядела комнату в поисках чего-нибудь тяжелого. К сожалению, к таковым относилась только пустая пыльная ваза с отколотым на половину горлышком. Пришлось довольствоваться ей. На цыпочках я подкралась к окну, встала сбоку так, что меня не сразу заметят. Ждать пришлось недолго. Еще каких-то пару минут и в комнату с тихим шмяком упал рюкзак, следом за ним в комнату запрыгнул человек. Парень, облаченный во все черное. Послышался снова скрежет, и окно закрыли.
Он огляделся. Я же не могла отважиться ни выйти из укрытия, ни ударить его. Решилось все самой собой. От волнения и холода я переступила с ноги на ноги, половица громко заскрипела, а в следующий момент мою шею холодил металл.
– Не вопи, - у самого ухо тихо прошипели и, чуть отстранившись, посмотрели мне в глаза.
Темно-карие глаза и сердитый взгляд. Рожа его смутно знакомая, вроде из наших, поэтому вопить, как и просили, не стала. Лишь гулко сглотнула и тихо прошептала:
– Не буду, - взгляд невольно скосился на его руку, протянутую к моей шее, - нож убери.