Бобби фишер идет на войну
Шрифт:
В то же время характерные особенности прозы Достоевского — реализм, психологическая глубина характеров, подчёркивание двойственности человеческой природы, иррациональная мотивация — делали автора наиболее подрывным из дореволюционных писателей. Он выбирает жизнь ради путешествия, а не ради конца, как это видно в «Записках из подполья». Герой размышляет: «Но человек существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель. И кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели...».
Это
Разумеется, Спасский не вписывался в модель простого советского человека; слава и статус предоставляли ему роскошь самоопределения, которой другие были лишены. Хотя государство вытащило самого Спасского и его семью из нищеты, он всегда отрицал свой долг перед ним. Говоря об этом, он указывает, что русский царь Николай II даровал талантливым детям содержание, причём из собственного кармана.
Однако помимо того, что Спасский шёл вразрез с нормами советского государства и во многих случаях выходил за предписанные рамки, он имел ещё множество общих черт с самим Достоевским. Достоевский – писатель глубоко христианский, пропитанный верой в мир духовного и в вечную жизнь; эту веру он считал ключом к нравственному здоровью. Спасский, воспитанный матерью в православных традициях, был очень горд своей связью с церковью по линии отца. В его любимом романе «Братья Карамазовы» было множество теологических размышлений. Роман указывает и на политическую позицию Спасского. В центральном эпизоде, где одного из братьев судят за отцеубийство, прокурор утверждает, что в этих троих братьях воплощено русское европейство, национальные принципы и открытая непосредственность русского характера. Упор здесь делается именно на русское. В период советского государственного национализма Спасский был русским патриотом, наследником русской православной традиции.
Учёба в университете укрепила национализм Спасского. Она пришлась на период культурных потрясений, которые поэт Евгений Рейн назвал «полулитературной, полубогемной жизнью, зарождающейся в Ленинграде». Отчасти это касалось отрицания советской культуры. По словам Рейна, «мы начали поворачиваться лицом к Западу, к современной западной культуре; мы стали интересоваться русской культурой, по-новому взглянув на девятнадцатый век, на Серебряный век и вновь замкнув кольцо традиции».
В «Большой стратегии» Спасский вспоминает свою дипломную работу в университете. Для этого он вернулся в дореволюционный период, выбрав тему «Шахматный листок 1859-1863», первый русский шахматный журнал. Он говорит, что всегда интересовался русской историей: «Для этой работы мне нужно было изучить журналы 60-х годов прошлого века. Я увидел русскую культуру того времени. Каким прекрасным городом был Петербург! А выходя из Национальной библиотеки, я оказывался в сонном, отвратительном, провинциальном городке Ленинграде. В какую же бездну рухнула Россия!».
Тоска по старой России объясняет и тревожащее многих заявление, что он «почётный антисемит». Достоевский был националистом-славянофилом с сильно выраженным антисемитизмом, жестоко критикуя то, что он называл «жидизм». Та же черта Спасского произрастает из его враждебного отношения к захвату России в 1917 году интернациональным движением большевиков, многие лидеры которого были евреями. Однако, поскольку часть старшего поколения советских гроссмейстеров и шахматных руководителей были евреями и одновременно членами коммунистической партии, мы должны предполагать, что Спасский разделял профессиональные отношения и историческую антипатию.
Гроссмейстер Николай Крогиус вспоминает, как Спасский подчёркивал, что играет за Россию, а не прославляет своими успехами Советский Союз. Крогиус фыркает: «Власти относились к этому терпимо (только на данный момент, как они говорили)». «Буржуазный национализм» — так чиновники описывали патриотизм Спасского. КГБ рассматривал такое отношение, как «разрушительный и опасный пережиток прошлого». Тем не менее, будучи гроссмейстером мирового уровня, Спасский пользовался терпением властей, которое, однако, не распространялось на простых смертных или людей, имеющих прямое воздействие на публику, то есть поэтов, писателей, театральных режиссёров и историков. Существовала большая разница между возможностью ходить по ленинградским улицам и играть за границей — и ссылкой в провинцию или заключением в психиатрическую больницу. Как же далеко Спасский зашёл в проверке терпимости государственной системы?
Как известно, Спасский не являлся членом коммунистической партии. Но из этого не стоит делать каких-то серьёзных выводов. Одни персонажи нашей истории — гроссмейстеры Авербах, Тайманов и Штейн, аппаратчики Батуринский, Абрамов и Ивонин — были коммунистами. Другие — гроссмейстеры Таль, Геллер, Крогиус и Смыслов — не были. Отец советской водородной бомбы Андрей Сахаров отклонял настойчивые «предложения» стать членом КПСС задолго до обретения известности как диссидент, хотя в этом случае его бы доходы увеличились, а государство даровало бы ему различные привилегии. Спасский настаивает, что никогда не попадал под такого рода давление; возможно, с идеологической точки зрения его считали потерянным.
Гении за работой: Спасский и Михаил Таль (справа), чемпион мира 1960 — 61 годов.
Однако отсутствие партбилета не избавляло Спасского от политической ответственности и от демонстрации должной политической сознательности. Считая себя «политически независимым», он жил в стране, где такая фраза не имела смысла. С самого начала его карьеры в далёких от шахмат кругах о Спасском отзывались как о человеке, за которым надо присматривать из-за его «политической неблагонадёжности».
Одно бездумное замечание, сделанное им в ходе юношеского чемпионата мира в Антверпене в 1955 году, привело к расследованию на уровне Спорткомитета. Без всяких задних мыслей Спасский спросил комиссара команды: «А правда, что у товарища Ленина был сифилис?» Спасский вспоминает, что «глаза чиновника опасно сверкнули». Зачем рисковать, задавая подобный вопрос? «Ленина превратили в икону, и мне было очень любопытно узнать, что же там произошло на самом деле». Только заместитель министра спорта Дмитрий Постников предотвратил вынесение этого случая на комсомольское собрание, что, вне всякого сомнения, отрицательно повлияло бы на будущее Спасского.
Теперь среди тех, кто следил за карьерой шахматного честолюбца, оказались и офицеры ленинградского КГБ. Многочисленные информаторы этой организации создавали полную картину его слов и дел. Независимый дух Спасского отмечали многие из его коллег. В 1960 году, когда они прилетели в Аргентину на международный турнир в Мар-дель-Плате, гроссмейстер Давид Бронштейн сказал Спасскому, что они должны отметиться в посольстве. У Спасского были дела и поинтересней: «Давид Ионович, вы идите, а я не пойду. Я — другое поколение, на меня эти правила не распространяются».