Боцман знает всё
Шрифт:
— А что, Николай Николаевич! Повезём их в Туапсе без денег? А? Сколько вас? — спросил молодой.
— Только двое…
— Двоих только? Обязательно подвезём… Я пошёл запрягать!..
Он засмеялся и, покачиваясь, пошёл к воротам. За ним пошли все, сразу перестав мною интересоваться. Меня это страшно обидело. Я пролежал после их ухода целый час, не в силах уснуть. Я лежал и сочинял речь, полную сарказма и горечи, которую я произнёс бы перед ними, если бы они ещё не ушли.
«А известно ли вам, граждане, что у вас не души? Что у вас на сердце
Я так расстроился, что сел и стукнул кулаком по тюку сена, как стучат ораторы по столу. Однако удар мой пришёлся по чему-то холодному и скользкому. Это «что-то» прыгнуло из-под моего кулака мне в лицо, и я заорал диким голосом:
— Борис!..
Белобрыс вылетел из своей берлоги и уставился на меня, ничего не понимая.
— Ты чего? Ты чего? — спрашивал он спросонья.
— Напало на меня что-то… Холодное!.. — пролепетал я, и Борис попятился от моего места.
— Змеюка?
— Не знаю… Комок какой-то… Как сиганёт!..
— Может, лягуха?
На всякий случай мы отошли подальше от сена, однако долго ничего не могли придумать. Потом Борис предложил пошарить в моём логове палкой и раздобыл где-то кусок проволоки. Он сунул проволоку в сено, но оттуда ничего не выползало и не подавало голоса. Тогда Борис расхрабрился окончательно и полез в берлогу сам. Через мгновение он предстал передо мной с каким-то чёрным предметом в руках.
— Что это? — спросил я шёпотом.
— Ридикюль… — так же шёпотом ответил Борис.
Я достал свою базарную корзинку, надел башмаки, сунул в корзинку ридикюль, и мы направились к воротам в порт, чтобы там получше разглядеть свою находку.
Да, это была действительно дамская сумочка, сделанная на манер кисета из мягкой чёрной кожи. Борис растянул этот кисет, и мы заглянули внутрь. Мы ожидали увидеть в сумочке деньги, надеялись, что увидим, но не в таком количестве. Пачка денег, свёрнутых рулоном, была такой толстой, что я не мог охватить её пальцами…
Мы лишились дара речи, мы перестали дышать, нас обоих стало колотить в ознобе. Сначала мы уставились друг на друга, потом стали озираться… Я опять сунул ридикюль в кошёлку и на цыпочках побежал в тень от каких-то грузов. Борис последовал за мной и прижался ко мне, как маленький. Разговаривать мы всё ещё не могли, да, пожалуй, и думать. Вместо мыслей у меня в голове стоял звон.
Но всё же какие-то мысли были. Борис вымолвил наконец, еле ворочая языком:
— Кабы они были буржуями какими… Нэпманами… А ты же говоришь, что они капитаны…
— Да, я говорю — капитаны, я говорю… — ответил я не совсем связно.
— Значит, надо выходить на свет и ждать их… — со вздохом заявил Борис.
— А если не придут? — спросил я с надеждой.
— Бежит вон… — ещё глубже вздохнул Белобрыс.
От ворот летела та, старшая, что надевала мою шапку. Только теперь она уже не повизгивала от смеха, а то и дело промокала платочком глаза.
— Мадамочка! — решительно остановил её Борис. — Куда вы
— Ридикюль!.. Сумочку украли! Деньги!.. — закричала она, сразу остановившись, точно на стену наткнулась. И тут же, увидав меня, подскочила, сорвала с головы кубанку и спрятала её за спину. — Он! Он! На помощь! Держите вора!.. — заорала она на весь порт.
Я потянулся было за своей кубанкой, но капитанша заорала ещё сильнее:
— Нет, не уйдёшь! На помощь!
— Да что вы, мадамочка? Сказились, что ли? Чего вы орёте? Вот ваш паршивый ридикюль!.. Никто вас не обкрадывал! Нашли мы его на сене, где вы его, пьяная в доску, потеряли… А теперь нас ворами обзывать вздумали? Да?
Капитанша схватила сумочку и тут же спрятала, как и кубанку, за спину. Глаза у неё были вытаращены, подбородок дрожал.
— Какие мы воры, раз мы вас сами остановили? — принялся кричать и я противным «девчоночным» голосом и шарить по карманам. Смешно теперь, но тогда я хотел показать ей в той обстановке направление в кавучилище.
Вместо удостоверения я вытащил из кармана свой старенький пионерский галстук. Увидав его, я испустил победный клич и предъявил капитанше галстук, как всё перекрывающий мандат.
— Вот! Смотрите, кто мы! — выкрикнул я и тут же, чтобы капитанша окончательно поняла, с кем имеет дело, с привычной быстротой повязал галстук на шею.
И капитанша точно очнулась. Она даже головой помотала.
— Ой, боже мой! Что же это я?.. — пробормотала она и пошла к воротам, всё быстрее и быстрее.
— Кубанку-то хоть отдайте! — крикнул Борис, догоняя её.
Она сказала «простите», отдала шапку и бегом кинулась за ворота мимо выскочившего из будки сторожа.
— Вот что деньги с людями делают! — сказал окончательно успокоившийся Белобрыс. — Даже спасибо не сказала!..
— А вы можете с ей потребовать! — сказал с возмущением сторож, когда узнал, что произошло. — Ишь какого переполоху наделала! По всем законам полагается при таких случаях третья часть. Надо было с находкой в милицию, там бы денежки переслюнили, и пожалуйте вам третью часть…
— Да ну её к богу в рай! — перебил сторожа Борис. — Кабы она нэпманка была, буржуйка…
— Тогда бы другое дело! — добавил я. — Тех надо в Чёрном море топить…
Ноты на песке
Лучший клёв бывает на заре, и поэтому я каждое утро просыпался с первыми петухами. Поёживаясь от холода, я шёл на Пьяну всегда одним и тем же путём — через колхозный огород. На огороде колхозницы пололи мокрые от росы делянки огурцов и капусты. Сразу за деревней начинался заливной луг. Он тянулся до самой реки. Конные косилки плавали по лугу, как колёсные пароходы. Меж кустов траву выкашивали вручную загорелые парни, старательно обкашивая каждый кустик.