Боцман знает всё
Шрифт:
Я, не отрываясь, смотрел в глаза Ильичу, и мне казалось, что в них отражалось пламя костра, а может быть, это в них светилась его доброта, его любовь к людям?
— Борис! — сказал я тихо. — С морщинками!..
— Да… Это потому, что он на нас смотрит… — так же тихо ответил мне Борис.
Мы стояли перед Мавзолеем Ильича
И
Мы наконец попали в Москву.
Но нигде — ни на улице, ни на Красной площади, ни даже в самом Кремле — мы уже не могли встретить Ленина.
— И почему нас не повезли в прошлом году? — сто раз спрашивал меня Борис Белобрыс. — Может быть, и довелось бы увидеть…
— Говорят, он тогда уже болел, — отвечал я. — Но может, и довелось бы…
От Армавира до Ростова-на-Дону мы ехали в «телячьих» вагонах. Только те счастливчики, которые сидели у дверей, могли видеть всё, что проплывало мимо нашего «товарника». Мы с Борисом просчитались при посадке: я первым вскочил в вагон и занял два «спальных» места на нарах, в самом углу вагона. А потом до самого Ростова мы уже не могли подняться со своих мест — так было тесно. Зато от Ростова до Москвы мы не отходили от окон нашего настоящего пассажирского вагона.
В Москву мы ехали на экскурсию. Нас собрали чуть ли не со всей Кубани по одному, по два человека от школы. «Туристов» набралось столько, что, когда мы заявились «стройными рядами с мешками за плечами», как пелось в нашей самодельной песне, на турбазу в Спасо-Песковском переулке на Арбате, на нас замахали руками: база не могла принять и половины наших ребят.
— А нам и не надо койки на каждого… — уговаривали мы руководителей турбазы. — Мы можем поселиться по двое на койку!
В конце концов такое предложение было принято, но и после этого человек пятнадцать остались без места.
— Может, у кого-нибудь есть в Москве знакомые или родичи? — спросили у нас.
Ни родичей, ни знакомых мы с Борисом в Москве не имели, но у меня было письмо от наших соседей к их родичам. На конверте значилось, что они проживают на Второй Брестской улице, неподалёку от Тишинского рынка.
Встретил нас шустрый паренёк наших лет. Он был в синих трусах и в белой рубашке. На ногах у него были коричневые чулки в резинку до колен и новые тупоносые ботинки. На шее пионерский галстук. Встретил он нас так, будто давно ожидал нашего приезда.
— Ни отца, ни мамки дома нет. На работе. А я сейчас бегу в клуб на сбор отряда… Сегодня мы идём на Красную площадь. Потому что сегодня… Хотя чего ради я буду вам всё рассказывать? Снимайте ваши мешки, кладите вот здесь и айда со мной! Там всё увидите. Зовут меня Гришуком. А вас как?
Минут через двадцать мы уже поднимались на второй этаж заводского клуба. То и дело нас обгоняли или бежали навстречу ребята в красных галстуках, одетые вроде нашего Гришука. Правда, не у всех были чулки в резинку и хорошие ботинки. Многие были в тапочках на босу ногу. Девчонки встречались редко, и все они были в синих юбках и белых кофточках.
Только я и Борис отличались от всех. Оба мы были в косоворотках, в чёрных штанах, заправленных на кубанский манер в тёплые носки, и в чувяках. Поэтому все смотрели на нас с любопытством.
Встречные ребята как-то особенно подчёркнуто поднимали руки, отдавая салют. Сначала им отвечал один Гришук, а мы смущённо кивали головами. Но потом Борис тоже неуверенно поднял руку, а за ним и я.
— Так вы что, тоже пионеры? — спросил Гришук.
— Спрашиваешь… — ответил Борис.
— Где же тогда ваши галстуки? — строго спросил наш провожатый.
— Галстуки у нас есть, только они остались в мешках.
— Да разве же можно в такой день без галстуков? Ведь мы на парад идём, на Красную площадь! Нам сегодня звание юных ленинцев будут присваивать… Видели, где я спрятал ключ от квартиры? Бегом домой и обратно!
Это было приказом, и мы со всех ног бросились выполнять его.
Когда, еле переводя дыхание, мы вернулись в галстуках, у заводских ворот пионеры уже строились в колонну. Впереди отряда стоял высокий, ещё белее Белобрыса, паренёк с красным пионерским знаменем, а по бокам, охраняя знамя, пионер и пионерка. Перед знаменем, впереди всей колонны, застыл барабанщик. Меня, как магнитом, потянуло к нему.
— Пристраивайтесь! — услышали мы голос Гришука.
…Грянул барабан, и мы пошли. Вначале я хотел было шепнуть Гришуку, что, если барабанщик устанет, я смогу его подменить, но с первых же шагов понял — не мне с ним тягаться.
— Вот это да! — шепнул я Борису.
— Москва… — ответил Борис и добавил: — Композитор!..
Мы проходили мимо Гришуковой школы, в которой учились почти все ребята из отряда. На тротуаре перед школой стояла толпа: мальчишки и девчонки разных возрастов, по-разному смотревшие на нас. У одних в глазах светилась радость, они даже в ладоши хлопали, другие смотрели на нас с завистью.
— Пристраивайтесь! — вдруг крикнул вожатый отряда на всю улицу, и в одном этом слове услышали все — и мы в строю, и те, у школы, — горячий призыв: «Становитесь в наши ряды все, кому дорого дело Ленина! Становитесь, кто хочет строить новый мир, кто хочет счастья людям!»
И отряд наш сразу удвоился, а когда показались стены Кремля, нас было уже втрое, а то и вчетверо больше. По дороге не только вожатый — все мы в такт барабану выкрикивали, как только видели ребят:
— При-стра-и-вай-тесь!
Гремел барабан. Горело под майским солнцем наше пионерское знамя. Мы шагали, не сбиваясь с ноги, и во всю силу своих лёгких оповещали всех, кто смотрел на нас с тротуаров, из окон домов и трамваев, что синие ночи взвились пионерскими кострами, что картошка, испечённая в золе этих костров, «объеденье» и «пионеров идеал». Мы шагали, как шагали красные бойцы в песне «Смело, товарищи, в ногу», чтобы духом окрепнуть в борьбе. Мы обещали «свергнуть могучей рукою гнёт роковой навсегда»…
Пропуская нас, останавливались трамваи и редкие автомобили, извозчики прижимали свои пролётки к тротуарам. В домах распахивались окна, люди выходили на балконы, военные брали под козырёк…