Боцман знает всё

Шманкевич Андрей Павлович

Наткнувшись на чемодан, Серафим сел на снег, вдруг перестал кричать, как-то хитровато улыбнулся и принялся подбирать кульки и торопливо засовывать их в чемодан. У него даже отразились на лице какие-то человеческие чувства, чего никогда и никто не видел раньше. Можно было со стороны подумать, что этот чемодан хранил все самые ценные сокровища в его доме. Подбирая, Серафим начал что-то бормотать, сначала невнятно, тихо, потом всё громче и громче, и, наконец, привстав на одно колено, он принялся выкрикивать:

— Есть лавровый лист!.. Пожалуйте лавровый лист!..

Настоящий сухумский ароматный лавровый лист… Рупь кулёк!.. Всего один целковый… Подходите… Подходите! Хватай! Налетай!

Но на этот раз не торопились люди покупать у Серафима его «сухумский товар». Потому что, даже свихнувшись, он вызвал у них не жалость, а ещё большее отвращение. Все притихли, и даже потрясённая Стеша не могла выдавить из себя ни звука…

И вдруг в тишине раздался снова отчаянный крик. Но это кричал уже не Серафим и не Стеша — кричала Лёнькина мать: громадная мокрая овчарка, выбежав из-за гаража, в несколько скачков очутилась около её Лёньки и повалила его ударом лап в грудь на снег. Мать бросилась к сыну, но тут закричал Лёнька:

— Не подходи, мама! Разорвёт…

Лёнькина мать напрасно кричала: Рекс вовсе не собирался растерзывать её сына на куски. Он лизал Лёньку в обе щеки, повизгивал от полноты чувств и горячо шептал своему другу на ушко, чтобы никто не слышал:

«Ну, что же ты, Лёнька?.. Вставай, бери меня на поводок и веди куда хочешь, только подальше отсюда… Веди в лес, на пруд. Ты же обещал, Лёнька!..»

У мамы выходной

Чтобы прекратить всякие прения, отец сказал Димке:

— Как тебе не стыдно! У тебя есть выходной? Есть! И у меня есть. Почему же у мамы не может быть выходного? Побудь с Томкой. Это тебе домашняя нагрузка, — добавил он шёпотом.

— А я ничего не говорю… Идите в театр, если хотите, — не совсем шёпотом заявил отцу Димка. — Только скажите ей, чтобы она не ревела тут без вас…

— Займись с ней чем-нибудь, она и не будет плакать, — тихо сказала мама, надевая пальто.

Но у Томки был очень хороший слух. Она выскочила из своего уголка за диваном, увидала мать в пальто и собралась немедленно зареветь. Но папа сказал строго:

— Тихо! Что это такое? Не маленькая уже… Должна понимать. Сегодня у мамы выходной, мы уходим с ней, дома остаётся Дима. Не реви, слушайся его, тогда он будет с тобой играть.

Пока Томка, хлопая глазами, решала, реветь ей или не реветь, родители ушли, и Димка остался с сестрёнкой один на один. В тот момент, когда в передней захлопывалась дверь, Томка окончательно пришла к выводу, что реветь надо… Димка поморщился, как от зубной боли.

— Чего же ты теперь-то орёшь, когда они уже ушли? Раньше надо было реветь… А теперь бесполезно, в театр они пошли…

Узнав, что папа с мамой ушли без неё в театр, Томка окончательно расстроилась. Она уже знала, что такое театр…

— И я… И я хочу в театр… — заголосила

она.

— В Большой или Малый? — насмешливо спросил Димка.

Томка на минуту перестала реветь, прикидывая в уме, какой лучше. Решила остановиться на Большом: Большой, наверно, настоящий…

— В Большой хочу… — затянула она.

Раздался звонок. Это пришёл сосед Вовка звать Димку во двор. В руках у него была проволочная клюшка.

— Не могу… — мрачно сказал Димка. — У мамы выходной, они с папой пошли в театр, а мне оставили вот эту домашнюю нагрузку. И что я с ней буду делать? Тебе хорошо, ты у вас один в семье…

— А чего нагрузка плачет? — поинтересовался Вовка.

— В театр ребёночку захотелось… — пояснил Димка.

— В Большой… — добавила Томка, всхлипывая.

Вовка был человеком удивительно находчивым.

— В театр? — переспросил он. — В Большой? Замечательно! Сейчас ей будет представлен Большой театр на дому…

Он моментально сбросил пальто и шапку, на глазах у изумлённой публики сдёрнул со стола красную бархатную скатерть, завернулся в неё, вскочил на стул и, взъерошив волосы, запел страшным голосом:

«Не плачь, дитя! Не плачь напрасно!..»

Томка сразу притихла и попятилась в свой угол. А Вовка запел ещё страшнее:

«Я тот, кого никто не любит И всё живущее клянёт…»

Ну как? — спросил он.

— Здорово, — засмеялся Димка. — У Томки даже мурашки по спине пробежали…

— Ещё! Ещё хочу! — закричала Томка. — А на одной ножке ты играть умеешь?

— Это она Аистёнка видела, — объяснил Димка.

— Хо! На одной ножке… Вот невидаль!.. Я на руках умею… Алле! Гоп-ля!

Вовка стал на руки и прошёлся вверх ногами вокруг стола. Томка завизжала от удовольствия.

— А знаете что? — разошёлся Вовка. — Раз у вашей мамы выходной, а у тебя нагрузка и тебе во двор идти нельзя, давайте играть в цирк и в театр… Пускай Томка будет публика, а мы будем представлять…

— И куклы будут смотреть!.. — закричала Томка.

— И куклы… Третий звонок!.. Прошу занимать места согласно купленным билетам… Домашние нагрузки тоже надо выполнять добросовестно.

И начался театр…

* * *

Вернулись папа с мамой в полночь из настоящего театра и попали… в домашний… Главного актёра в квартире уже не было. У дверей валялась только его проволочная клюшка. Второй актёр, с роскошными фиолетовыми усами, в маминой шляпе и в папиных охотничьих сапогах, похрапывал на диване. Рядом с ним, положив ему голову на руку, спала Томка. Она улыбалась во сне. Когда мать стала раздевать её, она на минутку проснулась.