Бодался телёнок с дубом
Шрифт:
Сказал товарищ Сурков, что несколько недель понадобилось "Реквиему" походить по рукам - и он оказался за границей. А "Раковый корпус" (1-я часть) ходит уже больше года. Вот это-то меня и беспокоит, вот потому я и тороплю Секретариат.
Ещё тут был мне совет товарища Рюрикова: отказаться от продолжения русского реализма. Вот от этого - руку на сердце положа - никогда не откажусь.
Рюриков - Я не сказал - отказаться от продолжения русского реализма, а от истолкования этой роли на Западе, как они делают.
Солженицын - Теперь относительно предложения Константина Александровича. Ну, конечно же, я его приветствую. Именно
Спросил К. А.: "в интересах чего печатать ваши протесты?" По-моему, ясно: в интересах отечественной литературы. Но странно говорит К. А., что развязать ситуацию должен я. У меня связаны руки и ноги, заткнут рот - и я же должен развязать ситуацию? Мне кажется, это легче сделать могучему Союзу Писателей. Мою каждую строчку вычёркивают, а у Союза в руках вся печать. Я всё равно не понимаю и не вижу, почему моё письмо не было зачтено на съезде. Теперь К. А. предлагает бороться не против причин, а против следствия - против шума на Западе вокруг моего письма. Вы хотите, чтобы я напечатал опровержение - а чего именно? Не могу я вообще выступать по поводу ненапечатанного письма. А главное: в письме моем есть общая и частная часть. Должен ли я отказаться от общей части? Так я и сейчас все так же думаю, и ни от одного слова не отказываюсь. Ведь это письмо - о чём?
Голоса - О цензуре.
Солженицын - Ничего вы тогда не поняли, если - о цензуре. Это письмо о судьбах нашей великой литературы, которая когда-то покорила и увлекла мир, а сейчас утратила своё положение. Говорят нам с Запада: умер роман, а мы руками машем и доклады делаем, что нет, не умер. А нужно не доклады делать, а романы опубликовывать - такие, чтоб там глаза зажмурили, как от яркого света - и тогда притихнет "новый роман", и тогда окоснеют "нео-авангардисты". От общей части своего письма я не собираюсь отказываться. Должен ли я, стало быть, заявить, что несправедливы и ложны восемь пунктов частной части моего письма? Так они все справедливы. Должен ли я сказать, что часть пунктов уже устранена, исправляется? Так ни один не устранён, не исправлен. Что же мне можно заявить? Нет, это вы расчистите мне сперва хоть малую дорогу для такого заявления: опубликуйте во-первых моё письмо, затем - коммюнике Союза по поводу письма, затем укажите, что из восьми пунктов исправляется - вот тогда и я смогу выступить, охотно. Моё сегодняшнее заявление о "Пире победителей", если хотите, тогда печатайте тоже, хоть я не понимаю ни обсуждения украденных пьес, ни опровержения ненапечатанных писем. 12 июня здесь, в Секретариате, мне заявили, что коммюнике будет напечатано безо всяких условий, - а сегодня уже ставят условия. Что изменилось?
Запрещается моя книга "Иван Денисович". Продолжается и вспыхивает всё новая против меня клевета. Опровергать её можно вам, но не мне. Только то меня утешает, что ни от какой клеветы я инфаркта не получу никогда, потому что закаляли меня в сталинских лагерях.
Федин - Нет, очередность не та. Первым публичным выступлением должно быть ваше. Получив столько одобрительных замечаний вашему таланту и стилю, вы найдёте форму, сумеете. Сперва мы,
Твардовский - А само письмо будет при этом опубликовано?
Федин - Нет, письмо надо было публиковать тогда, вовремя. Теперь нас заграница обогнала, зачем же теперь?
Солженицын - Лучше поздно, чем никогда. И из моих восьми пунктов ничего не изменится?
Федин - Это потом уже посмотрим.
Солженицын - Ну, я уже ответил, и всё, надеюсь, застенографировано точно.
Сурков - Вы должны сказать, отмежёвываетесь ли вы от той роли лидера политической оппозиции, которую вам приписывают на Западе?
Солженицын - Алексей Александрович, ну, уши вянут такое слышать - и от вас: художник слова - и лидер политической оппозиции? Как это вяжется?
Несколько коротких выступлений, настаивающих, чтобы Солженицын принял сказанное Фединым.
Голоса - Он подумает!..
Солженицын ещё раз говорит, что такое выступление ему первому невозможно, отечественный читатель так и не будет знать, о чём речь.
(Запись велась в ходе заседания А. Солженицыным.)
[5]
СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ СССР ПРАВЛЕНИЕ
№ 3142
25 ноября 1967 г.
Товарищу А.И. Солженицыну.
Уважаемый Александр Исаевич!
В ходе заседания Секретариата Правления Союза писателей СССР 22 сентября с. г., на котором обсуждались Ваши письма, наряду с резкой критикой Вашего поступка, товарищами высказывалась доброжелательная мысль о том, что Вам необходимо иметь достаточную по времени возможность тщательно обдумать всё, о чем говорилось на Секретариате, и уже затем выступить публично и определить Ваше отношение к антисоветской кампании, поднятой недружественной зарубежной пропагандой вокруг Вашего имени и Ваших писем. Прошло два месяца.
Секретариату хотелось бы знать, к какому решению Вы пришли.
С уважением
К. Воронков
По поручению Секретариата,
Секретарь Правления Союза
писателей СССР
[6]
1.12.67 Рязань
В СЕКРЕТАРИАТ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
Из Вашего № 3142 от 25.11.67 я не могу понять:
1) Намеревается ли Секретариат защитить меня от непрерывной трёхлетней (мягко было бы назвать её "недружественной") клеветы у меня на родине? (Новые факты: 5.10.67 в Ленинграде в Доме Прессы при многолюдном стечении слушателей главный редактор "Правды" Зимянин повторил надоевшую ложь, что я был в плену, а также нащупывал избитый приём против неугодных - объявить меня шизофреником, а лагерное прошлое - навязчивой идеей. Лекторы МГК выдвинули новые лживые версии о том, будто я "сколачивал в армии" то ли "пораженческую", то ли "террористическую" организацию. Непонятно, почему не увидела этого в деле Военная Коллегия Верхсуда.)
2) Какие меры принял Секретариат, чтобы отменить незаконный запрет моих печатных произведений в библиотечном пользовании и цензурное распоряжение изымать мою фамилию из упоминания в критических статьях? (В "Вопросах литературы" так поступили даже... в переводе японской статьи. В Пермском университете подвергнута санкциям группа студентов, пытавшихся обсуждать мои печатные произведения в своём научном сборнике.)
3) Хочет ли Секретариат предотвратить бесконтрольное появление "Ракового корпуса" за границей или он остаётся равнодушен к этой опасности? Делаются ли какие-нибудь шаги для печатания отрывков из повести в "Литературной газете", а всей повести - в "Новом мире"?