Body-Бог, или Месть неандертальца
Шрифт:
И арендаторами – мирными евреями
Всечасно призрак смерти реял.
Братушек вольности гулёной
Поил в шинках я, видите ли, водкою палёной.
Ещё не нравилось,
Что я в аренду церкви брал
И на крещение младенцев
Вериги пошлин налагал.
Толпа не понимала, пошлая,
Экономического смысла пошлин.
И лишь диаспоры кагал
Разумно полагал,
Что для развития промышленности
Постсоветской Украины
Скопить заранее
Инвестный капитал…
(Матфей слушает Иакова с открытым ртом. Исида хмурится.
Люцифер смотрит на Иакова исподлобья)
ИАКОВ (увлечённо).
Брал и свеклою, и зерном,
И требухой, и лытками –
Не оставаться же в убытке!
Брал и деньгами и шмотьём –
Таков закон извечный,
Как Путь извечен Млечный:
Богатому – шмотьё,
А бедняку – вытьё.
(Обиженно.)
А казачкам мерещилось, что мы,
Как к аналитике способные умы,
Проникнем к ним в порты, подобно ворам,
И подкастрируем степных бродяг,
Как подкастрировали ныне Ивана Святогорова.
Хамье!
Где им понять гуманный смысл монетаризма.
Вот они – корни антисемитизма!!!
БОДИ-БОГ.
Так вы кого кастрировали в конце концов?
Народ или конкретное лицо?
Кого вы умудрились опростать?
ИАКОВ (склонив к плечу голову и подумав).
Сие зависит от контекста.
ИСИДА (Иакову тихо).
Уймись! Или возьми доверенность…
МАТФЕЙ (приходя в себя).
И подотрись!
ИАКОВ (не слушая).
Когда рубились казаки с поляками при Жёлтых Водах,
Я в копнах на гумне пересидел на хуторе, что возле брода.
Следил, как жарили в костре соседа-арендатора Саула,
За то, что пошлины он вздул,
Как выли под венцом казачьим,
Насильно в христианский брак вступившие собачий
Эсфирь и Цилла с Валлой,
Как необрезанного Мойшу малого
Казацким жеребцом стоптало…
Богдан открыл меня в копне – мучитель!
Ему приспичило мочиться.
Я зачихал, когда в лицо мне прыснул тёплый дождь,
Но не прервал занятия естественного народный вождь.
А лишь сказал задумчиво лихой казак:
– Запомни сам и передай своим, убоже,
Что щупать стегна казака себе дороже,
Поскольку стегна,
И они же бёдра,
И они же ляжки –
Святых святая казака,
Как люлька, шашка
И с горилкой фляжка.
Он облегчился и отмяк.
А мне сказал: «Ступай, кизяк,
Пока я по-большому не сходил.
И цепом между крыльц меня
Чигиринский воитель отходил.
…Как бы какое восхищение меня объяло вдруг неистовое –
То возвращалась жизнь, то истины момент настал,
Как бы сейчас пропели публицисты!
Мне показалось: ветерок скользит от щиколоток – выше, выше…
Потом дыхнуло ласково в лицо, и – завертелись крыши!
Очнулся посреди толпы казачьей под говорок ползучий:
– Ишь, судорожь колотит, трясёт его падучка…
Один сердюк с косой вдоль уха –
Здоровый такой лось! –
Советовал: «Бижи помыйся, ваша милость,
Дуже гивна в тэбэ скопылось…»
Так на Хмельницкого моче фортуна
Внесла меня в счастливую лагуну.
Но с той поры меня то крючит, то ломает,
Рука повисла правая, походку портит левая нога стамая.
Когда подписываю чек на небольшую сумму вроде,
Мне судорогой пальцы сводит…
Ну, ладно я левша. И если отказала правая
И требуется вам подделка,
Могу и левака черкнуть под Самоделкина.
Я постоянно голоден, я просто волчьим голодом обуян!
Утробу больно стягивает, скручивает,
Я слопать дрянь могу любую.
Не отпускает ощущенье пустоты,
Оно меня преследует и рвет –
И грудь, и глотку, и забитый пищей пищевод.
И если я, чтобы освободить нутро,
Лимонную поставлю клизму,
Страданье может привести
К невольному каннибализму!
Кроме того: подавлен слух, сижу как бы в реторте я,
Хотя улитка в ухе есть и орган Кортиев.
Сомнительные просьбы о деньгах друзей-завистников,
Отжитых надоедных баб
Выслушиваю больше по губам.
Да что, Отец! После событий тех
Не различаю радуги!
Зеленый, желтый – это да,
А прочие цвета
Мне как бы и не надобны…
(Иаков, как доказательство, протягивает Боди-Богу очки
и радостно восклицает.)
Крепка Богданова горилка,
Но, слава богу, жив курилка!
БОДИ-БОГ (кивает).
Тебе Хмельницкий, значит, дал потачку,
Не порешил, не растерзал – перепугал.
Так ты бы с этого и начал,
А то: кизячный путь, кагал…
(Люциферу.)
Богдан его попортил, слышишь, бес,