Боец 4: лихие 90-е
Шрифт:
Он потряс каким-то красиво отпечатанными, на серовато-голубой бумаге листочками.
— И я все это проводи! Это что значит? А то, что в Госкомспорте сидит какой-то циркуль, всю жизнь в кабинетах штаны протирал, бумажки туда-сюда перекладывал, что такое реальный спорт, он знать не знает. Вот он из пальца высасывает всякую херню, ему же надо работу показать!..
Такие обвинения от практических работников в адрес бюрократов — дело обычное. А бюрократы, напротив, обвиняют практиков в узком кругозоре, в неумении видеть дальше собственного носа, не говоря уж о прогнозировании… Словом, эта
— Андрей Борисыч, — сказал я, терпеливо дождавшись, пока тот прошумится, — Мы с Юрой закончили, я пошел. То есть, оба пошли, в зале никого нет.
— А, ну ладно. Как он, кстати, Юра этот? Здоровый сука конь, но сырой.
— Ничего парень. Опыта мало, конечно, и к турниру вряд ли наберет, но растет.
— Ага, — не очень внимательно ответил Ракитин, уже склонив голову и мысленно погрузясь в психолого-педагогические листочки. — Ладно, война план покажет…
Я подбросил Юру на машине к дому, и только мы расстались, как поступил на пейджер сигнал от шефа: срочно прибыть. Я не стал искать телефон-автомат, сразу рванул к Дому профсоюзов, и через десять минут вошел в контору.
— Здрасьте!
Алина вскинула на меня внимательный взгляд. Я приостановился.
— Здравствуйте, — сказала она, приподняла правую руку — между пальцами был листочек-стикер — после чего ухитрилась показать такой фокус: большим пальцем на кабинет шефа, а затем указательным и средним на себя. Я кивнул и…
И ощутил, как мое сердце радостно забилось.
— Разрешите, Вадим Антонович?
— Входи.
Шеф, в знакомом мне вишневом сюртуке на сей раз не сидел в кресле, а довольно энергично двигался по кабинету и пребывал, похоже, в отличном настроении.
— А ну посмотри! Как?
И развернул уже готовый оригинал-макет афиши с фотографиями, надписями, выполненными разным цветом — в общем, мне это показалось несколько попугайским изделием, то есть в крикливой цветовой гамме, но я сообразил, что именно так и надо, это и есть необходимая цель.
— Броско, — сказал я.
— О том и речь, — он довольно хмыкнул. — Тут Руслан на высоте, дело знает… Как твои дела, новости есть?
Я доложил, что первые два «интеллигента из Челябинска» уже прибыли, и я их заселил в «Башкирию».
— Они там проживутся вдребезги, — ухмыльнулся босс, — потом до Челябинска своего пешком пойдут по шпалам… Ладно! Договорились с гостиницей «Турист» со скидкой — они сейчас полупустые стоят, хоть черта готовы селить. Смотри, завтра уже вал пойдет, от Карташова информация: из Свердловска… тьфу, мать его, он теперь Екатеринбург! Оттуда, короче, аж трое каких-то должны приехать. Ну, может, они не завтра, но тебе надо быть готовым. Телефон приемной я дал, информация вся будет стекаться к Алине, держи связь с ней. Ясно?
— Яснее некуда.
— Так. Теперь еще.
И он порадовал меня идеей тотализатора: дескать перед схватками, имея в руках программки, любой желающий зритель может делать ставки на того или иного бойца… ну, а дальше включается несложный механизм подсчета, и выигравшие могут получить свои денежки, разумеется, минус отскок в пользу организаторов. Я улыбнулся одними уголками рта — вспомнился идентичный тотализатор в Сочи на турнире, когда я многих оставил
— Программки Руслан сделает, твоя задача сделать турнирную сетку. Такую поровнее, ну ты понял?
— Понял, конечно.
— Задача непростая, но надо решить.
Сказав так, он вперился в меня проникающим взором.
— Надо им всем турнирные псевдонимы придумать, — сказал я.
— Согласен, надо — мысль хорошая. Может Геркулес там, Левиафан какой-нибудь…
— Погоняла должны быть попроще, народ сейчас такой, что в такое не врубится. Геркулеса может еще и знают, а вот Левиафана вряд ли. Кувалда, Штык, и так далее — это годится, — заверил я.
— Опять же, смотри сам, надо Штык, пусть Штык будет, — не стал спорить шеф.
Мы проговорили на подобные темы, после чего я распрощался, вышел, и теперь уже пришла мне пора смотреть на Алину — дружески-вопросительно. Она ответила таким же взглядом, мимолетно улыбнулась, протянула свернутый листочек, одновременно указав пальцем на входную дверь: там, мол прочтешь. Я шутливо откозырял, взял бумажку и вышел. Нравилась мне эта игра, хотя я в своем время столько в подобное «переиграл», что не на одну жизнь впечатлений хватит. Но тут, не скрою, приятное чувство теплой волной растекалось во мне, и я даже нарочно потомил себя, не разворачивая листок. Лишь сев в машину, развернул и прочел:
«В 19.00 у магазина 'Хрусталь».
Глава 19
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы смекнуть, где этот магазин «Хрусталь». Где это, где это… А, вспомнил! Это совсем недалеко.
Нечего говорить, что я в приподнятом настроении устремился домой, где принялся интенсивно мыться-бриться и в целом приводить себя в надлежащий вид. Что творилось в сокровенных недрах моей души?.. Не скажу, что я так уж усердно вглядывался туда: самоанализ вообще штука непростая, наш внутренний мир это ведь во многом такие темные закоулки, в которые по разным причинам иной раз совсем не хочется заглядывать. Вот и я вспомнил Лиду… и как-то неловко мне стало вспоминать и ее саму, и слова, что она мне говорила, что я говорил ей. Я чувствовал себя изменником той самой памяти и норовил сейчас отстраниться от нее, как маленькие дети ладошками закрывают глаза, чтобы не видеть чего-то плохого.
А к Алине меня, честно говоря, сильно тянуло по-мужски. Она попросту была очень сексуальная особа, из числа таких, про которых говорят «манкая женщина», а в давние времена так бы и рубанул сплеча: «ведьма»! Это, конечно, особый дар, он дается от рождения, и его можно либо развить, либо погубить, как всякий дар, всякий талант. Аура, магия, шарм… как еще сказать, хрен его знает, но думаю, что ясно. Такие женщины могут быть не очень-то красивыми, хотя страшных среди них нет. Собственно, это и есть то, что зовется «женственность» — невидимый, но несомненный магнит для мужиков. Так вот, в Алине этого было на пятерых… а может и на шестерых. И это заставляло меня радостно готовиться, прихорашиваться, это заставляло счастливо биться мое сердце — предвкушение того, что может быть, а может и не быть, упорхнуть, навсегда оставшись светлым, легчайшим, пронизанным солнечным золотом облачком в памяти…