Боец с планеты Земля

Тимофеев Владимир

Собственно, из-за этого новичков здесь гоняли и в хвост, и в гриву, добиваясь максимальной отдачи на тренировках. Так, чтобы вечером, приползая в свои комнатёнки, мы могли бы лишь падать без сил на жёсткие нары и забываться тяжёлым сном до утра, до нового выворачивания себя наизнанку.

Пряников в процессе учёбы не предполагалось. Только кнут и закрученные до отказа гайки.

Послабления были обещаны после, потом, по результатам первых реальных боёв.

— До первого боя вы все свинячье дерьмо, — говорил нам один из инструкторов, дюжий качок по имени Рин, с ног до головы покрытый шрамами и татуировками. — После — коровьи лепёшки. Переживёте второй —

конские яблоки. Удобрениями вы перестанете быть лишь после третьего. Я дрался в двадцати девяти. Лучшие люди города теперь здороваются со мной за руку, а их озабоченные матроны мечтают родить от меня детей, назначают свидания и сами за это платят…

Мой первый бой состоялся через полтора месяца.

С утра вместо изматывающих тренировок мне назначили простую разминку и вольные упражнения с любимым оружием — малой сапёрной лопаткой. А после обеда и вовсе — отправили на пару часов отдыхать. Что это всё означает, догадаться было нетрудно. В течение последней недели такое происходило трижды, и трое с нашего «курса» уже перешли в категорию «коровьих лепёшек», выдержав свои первые схватки. Сегодня это предстояло и мне.

На схватку меня везли в закрытом возке, в сопровождении самого данисты и близнецов Хирша и Крава.

— Если ты меня подведёшь, с арены лучше не возвращайся, — посулил хозяин кудуса. — А если сделаешь всё как надо, получишь первую метку…

Про метки «честных убийц» (так называли здесь гладиаторов) нам рассказывали. Первая давала возможность свободно шляться по школе, иметь личные деньги и самостоятельно определять объём тренировок. Обладатели третьей получали статус вольноотпущенных, то есть, формально ещё принадлежащих своим хозяевам, но по факту почти свободных, имеющих право заводить семьи и выезжать за пределы города…

«Арен для боёв» в Ландвилии было около сотни. Большинство — частные, скромных размеров, на три-четыре десятка зрителей. Три относительно крупных принадлежали городскому совету, а самая крупная «Княжеская» находилась под патронажем архистратига — начальника местного гарнизона.

Сегодняшний бой проходил на арене «Судейская», не слишком большой (на сто пятьдесят посадочных мест), но достаточно значимой. Чернь сюда не пускали. Здесь проводили так называемые судебные поединки. Как мне объяснили, это случалось, когда подданного княжества обвиняли в убийстве и приговаривали к смертной казни, но у него имелось достаточно средств, чтобы внести их в городской фонд и потребовать бой с родственниками жертв или обвинителем. В случае победы обвиняемого амнистировали. Истец имел право выставить вместо себя другого бойца, но с условием: боец должен быть новичком из кудуса. Обвиняемый мог пользоваться только тем оружием, которым совершал преступления. Его противник — или точно таким же, или «аналогичным» из списка.

Мой соперник по поединку использовал нож с длинным — около двенадцати тун — клинком. Туна примерно соответствовала земному дюйму, поэтому нож больше напоминал кинжал или даже тесак — мощный, широкий, тяжёлый. Этим ножом-тесаком обвиняемый, как следовало из приговора, искромсал на части пятерых человек — семейную пару, их двух детей и случайного свидетеля преступления.

Против такого оружия я мог выбрать укороченный меч или, скажем, топор, но в результате взял то, что привычнее — ту самую МСЛ, с которой прибыл на Флору и которой отмахивался от дружинников барона Асталиса. И, как оказалось, не прогадал, а мои хозяева проинтуичили. «Боевую лопату» внесли в список доступных вооружений всего неделю назад, и она, по словам

Перекки, сразу стала хитом. Многим ценителям поединков тут же захотелось посмотреть на неё в условиях реального боя, так что сегодня трибуны «Судейской» были забиты уважаемыми людьми под завязку, некоторые даже в проходах стояли.

— Не подведи, — ещё раз предупредил меня владелец кудуса перед выходом на площадку. — Я на тебя двадцать рехинов поставил…

Арена для схваток представляла собой круг диаметром тридцать тян, усыпанный мелким песком и огороженный металлической сеткой. Площадку освещали мощные электрические фонари, лица зрителей терялись в потёмках.

На зрителей я не смотрел. Всё внимание было приковано только к противнику — долговязому детине с рыжими всклокоченными волосами. Арбитр на площадке отсутствовал.

Первые же секунды боя показали мне: «а» — что соперник настроен решительно, и «б» — что нож, даже такой большой, против сапёрной лопатки не катит, как и понты.

Как только я вошёл в круг, рыжий рванулся ко мне. Видимо, хотел завершить дело сразу, одним ударом. От двух его выпадов я уклонился, два отбил полотном МСЛ. После этого мы стали кружить по арене, изыскивая возможность атаковать.

Долговязый неплохо владел техникой ножевого боя — быстро вертел клинком, пытаясь достать мои руки и ноги, резко меняя направления ударов и не давая расслабиться. Длина лопатки позволяла пока держать его на расстоянии. Любое, даже самое незначительное ранение привело бы к кровопотере, а значит к усталости и падению концентрации. В мои планы слабеть от ран не входило. А вот устроить из поединка шоу — почему бы и нет?

Прощупав оборону противника парой тычков и захватов, я приступил к делу и больше минуты попросту издевался над долговязым — выворачивал ему руку с ножом уступами лезвия, бил плашмя по коленям, срезал острием шкурку в районе плеч и локтей, а после, когда зрители уже начали хлопать и улюлюкать, зашёл ослабевшему рыжему за спину и силой шарахнул по сухожилиям. Соперник упал на колени и выронил нож.

— Добивай! — заорали с трибун.

Я коротко усмехнулся и, крутанув лопаткой как тростью, прочертил на шее противника две красные полосы. Через секунду тело приговорённого рухнуло наземь.

Публика была в полном восторге…

Тем же вечером ко мне в каморку привели женщину.

Когда дверь отворилась, я лежал на топчане и рассматривал потолок.

— У тебя два часа. Пользуйся, — хохотнули от входа.

Я оторвал голову от подушки. Сел.

— Ты кто такая?

— Паорэ, мой господин.

— Зачем ты здесь?

— Чтобы украсить твой вечер, мой господин.

— Не называй меня «мой господин». Называй меня просто Дир.

— Хорошо, Дир.

Она сидела у двери. Прямо на полу. По-японски. В короткой обтягивающей тунике. Поджав под себя ноги, чуть опустив голову и положив руки на колени. На лицо симпатичная. Возрастом, если считать по земному, «до тридцати».

— Поднимись.

Женщина встала.

— Хочу спросить… Ты всегда была такой?

— Какой такой?

— Ну… в смысле, всегда была женщиной.

Паорэ удивлённо изогнула левую бровь:

— Конечно. А как же иначе?

— И тебе нравится твоя работа?

— Я её обожаю. Мне нравится доставлять радость мужчинам.

— Докажи.

На её лице заиграла «таинственная» улыбка. Одним аккуратным движением Паорэ освободилась от тесной туники. В то же мгновение я вдруг почувствовал, как мои ноздри начали раздуваться, словно у жеребца, почуявшего готовую к случке кобылу.