Боевая машина любви
Шрифт:
«Вот так… Искал спасения Лагхи. Спас какую-то неведомую сущность. Да и не я, по сути, спас… Я только так, как говорится, лучинку подержал. А ей, скотине итской, все равно…
Это мы ее видим, мы о ней думаем. А она нам только открылась, она только соизволила прийти к нам, когда таки докричались. Но она же сейчас – на горе Ильвес. Она же – в небе. Так высоко, что
Ей ли сдался Есмар, худосочный отпрыск Ваи? Или Милас, проходимец-одиночка из здешнего кочевого сводика равновесьица?
А уж до меня тебе так и вовсе никакого дела нет!»
– Она же сейчас ходит краем Золотого Цветка, – тихо подсказала Итская Дева.
Эгин, восходящий на носовую площадку, поскользнулся на последней ступеньке и, чтобы удержать равновесие, был вынужден схватиться за край ее костяной кольчуги.
– И нисходит в жерло его, – чуть громче добавила она.
Две не по-детски крепкие руки взяли Эгина за плечи и поставили его вертикально.
Эгин не мог понять как и почему, но он оказался одного роста с Девой.
– Стоит мне протянуть руку – и я достану семя чужой души, застрявшее на краю Золотого Цветка. Оно там, пока цела четвертая печать! Но ты оскорбил меня.
– Прости мне мои недостойные мысли и достань, Царица. Я не знал, что ты уже вочеловечилась. Мне мнилось, что твоя сущность пребывает только в стихийных аспектах.
– Я не понимаю.
Теперь она стала похожа просто на девочку-подростка.
– Однако это не мешает моему гневу, – высокопарно добавила Дева.
– Да? Да!? А если я сейчас позову твоего мужа и он попросту отберет у тебя свадебный подарок, даст коленом под зад и поминай как звали!? Возможно, это помешает твоему гневу, Царица? Пока ты полностью не изошла из стихийных аспектов в свое новое тело, ты ведь вполне обратима, душенька!
Эгин сам пугался собственных обещаний, но поделать с собой ничего не мог. Уж больно его разозлили манеры сопливой царицы.
«Сопливая царица», – твердил он себе, глядя в ее лицо, оформленное неведомыми скульпторами запредельности. Всю волю Эгин направил на то, чтобы не пасть жертвой магнетизма царицыной красы.
Есмар и Милас что-то протестующе гомонили, но он не обращал на них внимания. Ладно им, непривязанным. Поплавают немного, обсохнут – и гуляют себе дальше героями.
А он, Эгин, останется с кукишем, то есть без Лагхи. То есть без Овель. То есть без смысла.
Итскую Деву пробила странная конвульсия. Лицо ее на мгновение утратило тонкость черт, вернувшись в состояние грубой деревянной маски. Эгин испугался, не довел ли своими угрозами несчастную повелительницу стихий до банальной истерики.
– Тут слишком шумно, – новым, милым голоском сказала Царица. – Все путается, и не только у тебя в голове. Забудем глупое. Держи!
Это был бутон какого-то крупного цветка на мясистом стебле.
Эгин взял его, отчего-то расплываясь в улыбке до самых ушей. «Ну и что?»
Бутон в его руках раскрылся и Эгин наконец сообразил, что это лотос.
Полупрозрачная человеческая фигурка размером с палец помахала ему рукой.
– Эгин, вашей улыбке сейчас завидуют все душевнобольные от Када до Магдорна. Жаль, нету у меня зеркала… – голос Лагхи звучал вполне сносно. По крайней мере, не пискляво, как можно было ожидать от такого коротышки.
Не успел Эгин ответить, как бутон закрылся.
– Теперь его не затянет в Золотой Цветок? – спросил Эгин у Девы.
– Гостя Белого Цветка в Золотой не затянет, – покачала головой Царица.
По ногам Эгина ударила волна.
«Есмар! Милас! Они же тонут!»
Он обернулся и понял, что бояться нечего. Как две стайки мокрых, нахохлившихся воробьев, на фальшбортах расселась вся компания.
По всем законам природы лодья спасателей-на-водах должна была давно лежать на дне. Однако она, похоже, собиралось пережить и ливень, и взлом четвертой печати.