Боевая машина любви
Шрифт:
Еще пара секунд – и он наконец понял. Легендарная одежда Итской Девы была изготовлена из кольцевых спилов полых костей или бивней какого-то животного. По цвету она почти полностью совпадала со светлым деревом, из которого была вырезана статуя.
Царица Озера и Города стояла к ним спиной и, похоже, действительно не слышала и не видела никого. Есмар, который топтался у первой ступени лестницы на носовую площадку, пока еще не решился приблизиться к ней. Как и Лилума, как и Вуймол…
«Жив, маленький гаденыш! Жив!» – сквозь холод, владевший
Итская Дева подняла руки.
Эгин непроизвольно проследовал взглядом вслед за кончиками ее пальцев.
Такого ему видеть еще не приходилось. Восточная половина неба была свободна и от тумана, и от туч. Впервые за шестьсот лет над Итом светило солнце.
Однако прямо у них над головой творилось нечто неладное.
Там облака будто уплотнились, сбившись в дикие зеленовато-коричнево-черные острова и архипелаги. А дальше к западу и до самого горизонта тянулась непроглядная завеса тяжелых туч, передний край которых оканчивался приблизительно над Сермельской плотиной.
Все это напоминало карту какой-то большой неведомой земли. И если бы только Эгин не был оглушен происходящим, он бы сообразил, что на небесах сейчас отразился перевернутый Синий Алустрал во всем своем чужом и пугающем великолепии.
Солнце на востоке разгоралось все ярче. Теперь оно палило по-летнему немилосердно.
– Пошла вторая печать… – пробормотал спасатель-на-водах.
Многие поспешили последовать совету Миласа и накрылись кто чем попало – плащами, снятыми камзолами, кусками парусины. Лилума безо всякого стеснения натянула на голову подол своего платья, обнажив худой зад.
Этот сомнительный искус стал последним, что разглядел Эгин во время второго приступа волхованья Итской Девы. Он крепко зажмурился и лег лицом вниз на дно.
Пекло длилось более получаса. В нем, как и в запредельном холоде до этого, вновь растворились все звуки, эмоции, ощущения.
Когда вторая печать возвестила о своем исчезновении громоподобным рыком и когда Эгин получил возможность вновь открыть глаза, оказалось, что берег, город и открывшееся было солнце затянуты густым белым паром.
– Ну и баня, – сказал Эгин вслух.
– Вы очнулись! – к нему подскочил Есмар.
Он, похоже, оставил надежды докричаться до Итской Девы в ходе свершения ею судьбоносного обряда. Его интерес переключился на скромную персону Эгина-утопленника.
– Уже давно, – проворчал Эгин. – Сдается мне, вас есть с чем поздравить, милостивый гиазир Есмар.
– По правде сказать, это все Милас и его друзья с серьгами. Гадина-то в подводной комнате живучей оказалась, как кошка…
– Если б как кошка, – хохотнул Милас, проявляясь из клубов пара.
С внука Эриагота можно было ваять ключевую фигуру скульптурной группы «Последние защитники Ордосской крепости».
Поперек лба в дополнение к двум старым шрамам тянулась новая кровавая борозда. Правая рука Миласа была подвешена поперек груди на ремне от мечевой перевязи. Она распухла и посинела до самого плеча. И даже на шее Миласа виднелись темные разводы.
– Яд? – спросил Эгин.
– Похоже на то. Если б пальцев на семь дальше пошел – сдох бы, как собака. Но как только Дева ожила и пошла печати крушить, боли как не бывало.
– А у меня все тело на кусочки разваливается, – признался Эгин.
– Это как раз нормально. Сейчас полстраны ходуном ходит, не только мы с вами. Но если б вы только знали, Эгин, как мы вам признательны! Пожалуй, если б луну сняли с небес и утопили ее в море Фахо, это было бы ничто по сравнению с вашим подвигом.
«Ишь, заговорил. Видать, и впрямь внук Эриагота».
Вслух Эгин сказал:
– Но ведь стража кольчуги все равно добивали вы?
– Да. Сперва мы вытащили вас с Вуймолом. На нас-то звуковая магия не действует, я и сам сразу этого не сообразил. Потом мы нырнули проверить, мертва ли тварь. Выяснилось, что мертва, но лишь отчасти. Пришлось добивать вручную. Однако ставлю все свои искусства против медяка, что без магического удара с ней вообще невозможно было бы управиться…
Следующая печать едва их всех не погубила.
После хлада и пекла Итской Деве пришел черед отпустить воды.
Первая же волна, пришедшая из центра Сигелло, без труда перекатилась через крутобедрую лодью, сбила всех с ног и ушла к набережной.
Вторая, выше предыдущей, сорвала капитель с вершины колонны. Многопудовая каменная дура чудом обминула спасателей-на-водах, разобрала по досочкам полборта и ухнула в воду.
Но убийственной третьей волны они, затаившиеся в ожидании худшего, так и не дождались. Вместо нее пошел дождь, невероятной штормовой мощи ливень.
Однако, в отличие от преодоления первых печатей, это делание не ввергло их в тишину и бесчувствие.
Просто закипел под дождем итский плес, в лодье начала стремительно прибывать вода, на улицах города забурлили потоки и водопады.
Эгин обнаружил себя стоящим по колено в воде.
Что – опять куда-то плыть? Он понимал, что не одолеет сейчас и пяти саженей. Героическая повесть об удивительных деяниях стремительно превращалась в унылый плач по двадцати утопленникам.
Все работали на спасение – кто кружкой, кто сложенными ладонями, кто улиточьей раковиной, кто крышкой от сундука. Между тем, скоро они уже стояли в воде по пояс, а невдалый Вуймол – тот и вообще по грудь.
Эгин не уловил того момента, когда Итская Дева неожиданно развернулась всем телом. Она стояла и смотрела сквозь них темными выразительными глазами, едва заметно поводя из стороны в сторону раскрытыми ладонями.
Впрочем, сколь бы ни был выразителен и глубок ее взор, в нем было не больше участия и тепла, чем в изумрудных зраках элтера.
Эгин отшвырнул сапог, который пользовал в качестве экстренного средства по удалению воды. И, оскальзываясь на рассыпанных по дну «вещичках» Миласа, пошел к Деве.