Боевой гимн
Шрифт:
— Не шевелитесь, парни!
— Зачем ты это сделал, Гаарк? — неуверенно произнес Джамул.
— Потому что из-за него нас всех бы поубивали! Если хотите жить, доверьтесь мне… Умага викария. Бантаг ву!
Касар смотрел на звездное небо у себя над головой. Чужое небо. Высоко над ним мерцало огромное звездное колесо. Или ему уже начало изменять зрение?
— Где я?
— Это земля наших предков.
В глазах возвышавшегося над ним Гаарка не было места жалости.
— Бабушкины сказки, — просипел Касар.
— Глупец, ты считал
Дуло его винтовки снова было направлено на командира уксара.
Касар чувствовал, что мир — свой ли, чужой — начинает удаляться от него. Его солдаты молча наблюдали за разворачивающейся у них на глазах драмой.
— Убейте его! — выдавил Касар, но никто не пошевелился. Может быть, ему изменил уже и голос?
Гаарк выкрикнул какую-то фразу, и все эти странные воины с копьями и луками повалились на колени, лопоча что-то на своем непонятном языке.
— Для тебя я был ничто, но здесь… — Улыбка Гаарка превратилась в волчий оскал, — здесь я буду королем.
Ствол его ружья прижался ко лбу Касара, и в это мгновение Касару открылась великая тайна смерти.
Шестой год Республики Русь
Старший сержант 35-го Мэнского добровольческого полка Ганс Шудер молча всматривался в содержимое своей тарелки, размешивая его ложкой. В юрте было темно, и Гансу приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть, из чего состоит эта бантагская каша. Похоже, все нормально. Он вспомнил годы службы в прериях, бесконечные стычки с команчами и грустно покачал головой. Тогда его не волновало, как выглядит пища, лишь бы она была, а уж он ел все. Но теперь…
Эти ублюдки пытались заставить его есть «мясо скота». Это была участь всех тех, кто становился «любимцем» орды. Съешь себе подобного — и ты переступил черту. Даже если тебе удастся спастись бегством, ты уже будешь другим, парией среди людей. Ганс боролся с ними, даже когда они повалили его на землю и запихивали человеческое мясо прямо ему в рот. Потом он смог заставить себя выблевать его обратно.
Они перехитрили его. Вскоре после пленения ему показали то, из чего был приготовлен вкусный суп, съеденный им накануне. Это было тело карфагенянина, одного из многочисленных пленников, которых остатки меркской орды отогнали на юго-запад после разгрома своей армии. Тогда он в первый раз попытался покончить с собой. После этого были и другие попытки. Поначалу Ганс желал только одного — умереть. Но теперь, после года плена, он уже не хотел смерти. Да, они перехитрили его, но в глубине души Ганс знал, что пока он не будет осознанно есть человеческое мясо, он останется несломленным. И не только это удерживало его от самоубийства. Новое чувство, оно пришло так неожиданно.
Завернувшись в грязное одеяло, она спала в дальнем углу юрты, свернувшись калачиком, как ребенок. «Да ведь она и в самом деле почти ребенок, ей не больше двадцати-двадцати двух, а мне уже за пятьдесят», — подумал Ганс. Он присел рядом с ней. Девушка зашевелилась во сне, что-то пробормотала, и на ее лице появилось выражение тревоги. Ганс не сводил с нее глаз. Тамира вздохнула, и с ее лица исчезла тень беспокойства. Она продолжала спать.
Ганс легонько поцеловал ее в лоб и поднялся на ноги.
«Как я позволил этому случиться? Никогда раньше, и вдруг… Может быть, это произошло потому, что в атмосфере постоянного страха и кошмара я испытывал необходимость в какой-то искре, в чьей-то нежности. Чтобы на краю этой пропасти рядом со мной кто-то был. — Ганс снова посмотрел на нее. — Нет, дело не в этом. Где бы я ни встретил ее — здесь, на Руси или в Штатах — все было бы точно так же. Это смуглое лицо, золотые миндалевидные глаза… Как называется этот народ там, на Земле? Если бы Эндрю или этот чертов Эмил были здесь, они бы мне сказали. Индусы, а может, одно из племен тихоокеанских островов».
Он вспомнил матросские байки о туземках с тропических островов и моряках, которые убегали с кораблей и никогда не возвращались домой, и улыбнулся. Глядя на Тамиру, он охотно верил в эти истории. И что это с ним случилось? Неужели из-за страха? В конце концов, он ей в отцы годится. Нет, дело не в страхе. Их связывало что-то глубокое, что нельзя было выразить ни на одном языке мира.
«Если бы я встретил ее дома, в Штатах, или еще раньше, в Германии, стал бы я солдатом? — спросил он себя. — Глупый вопрос. Я тот, кто я есть, — старший сержант Ганс Шудер, bei Gott».
Именно из-за нее он не хотел умирать и продолжал жить в этом аду.
Спящая девушка судорожным движением свернулась в клубочек, с ее губ слетел приглушенный вздох. Гансу захотелось упасть на колени рядом с ней и запечатлеть на ее лице легкий поцелуй. Нет, он может ее разбудить.
Шудер вновь обвел взглядом юрту. Зачем их сюда привели? Он подозревал, что стал частью какой-то сделки. Иначе с чего бы его и множество других пленников отделили от остатков меркской орды и отогнали на сотни миль на восток? Этим утром он увидел огромное становище бантагов — тысячи юрт, заполнивших равнину вплоть до горизонта. Местность напоминала прерии его второй родины, где он столько лет провел в стычках с команчами.
Когда их обоих отвели в отдельную юрту, Тамира решила, что они предназначены для пиршественного стола на Празднике Луны. Ганс придумал какую-то убедительную ложь, чтобы унять ее ужас, хотя сам был уверен в том, что их собираются подвергнуть ритуальной пытке — скорее всего для того, чтобы умилостивить дух какого-нибудь кровожадного предка местного вождя. Наверняка это был один из пунктов соглашения между бантагами и мерками, и эти ублюдки хотят поджарить живьем несколько пленников, чтобы скрепить сделку.