Боевой расчет «попаданца»
Шрифт:
— Товарищ лейтенант, вот завтра мы будем все опасности предстоящего боя с пехотой делить. Так?
— Ну, так, — соглашается лейтенант. — Ты это к чему?
— К тому, что неплохо бы пехоте радости сегодняшнего ужина с нами разделить. А то как-то несправедливо получается. Вы им скажите, что завтра с голодухи у нас заряжающий снаряд не поднимет, и у наводчиков будут руки дрожать.
Пока лейтенант решает продовольственные проблемы, СТЗ спихивает орудие в котлован, я отцепляю тягач, и Петрович отгоняет его к дороге. Вдвоем откидываем боковые упоры, опускаем пушку на грунт
Лейтенант приносит три котелка с перловой кашей. Терпеть не могу перловку, зато каша с мясом и соли в самый раз. Быстро наворачиваем перловку, и я несу котелки обратно на кухню. Когда возвращаюсь, Костромитин ползает по упорам, проверяя уровни, Петрович блаженно курит, сидя на повозке.
— Петрович, подъем. Щель копать будем.
— Какую щель? — удивляется Петрович.
— Половую, блин.
— ?!
Мой тонкий юмор пролетает мимо головы водителя, для него половая щель — это щель в полу между досками, и никак иначе. А при чем здесь блины, он вообще не понял. Приходится объяснить, что такое щель и для чего она нужна на огневой позиции. Опять копаем.
Как только заканчиваем копать, Костромитин отзывает меня в сторону.
— Думаешь, завтра сунутся?
— Непременно, товарищ лейтенант.
— Я тоже так думаю, — говорит лейтенант и тут же подкидывает очередной вопрос: — А почему ты немцев фрицами называл?
— Одно из наиболее распространенных у них имен. Да какая разница, фрицы, гансы, иоганны или адольфы. Один черт.
— Тоже правильно, — соглашается Костромитин. — А в армии, говоришь, не служил?
— Не служил, товарищ лейтенант.
— И из пушки раньше не стрелял?
— Не стрелял.
— И документы у тебя сгорели?
— Сгорели.
Лейтенант держит паузу, видимо, ждет, что я продолжу, но я молчу. Наконец он не выдерживает.
— Орудие отгоризонтировать штука нехитрая. Я даже готов поверить, что с механизмами наводки и установками прицела ты за десять секунд разобрался, все-таки человек с высшим образованием. Но из пушки ты раньше стрелял или, по крайней мере, на огневой позиции раньше был. Новобранцы первого выстрела всегда боятся, а ты даже ухом не повел. По этому поводу ничего сказать не хочешь?
— Не хочу, товарищ лейтенант.
Я упираюсь в свою версию, и отступать от нее не намерен. Костромитин это понимает.
— Ну ладно. Кстати, ты на барабане углов какую дальность выставлял?
— Восемьсот.
— Восемьсот — это дальность прямого выстрела, на восемьсот метров и меньше стрельба ведется с постоянной установкой прицела — шесть. А вообще ставится дальность до цели в гектометрах минус единица.
— Значит, фактически прицел стоял на девятьсот метров, а танк был еще дальше.
— Нет, просто стреляли снизу вверх, поэтому первый снаряд лег с недолетом.
— Спасибо за науку, товарищ лейтенант.
— Пожалуйста. Завтра посмотрим, пошла ли она тебе впрок.
Интересно, что он себе нафантазировал. Что я у белых в артиллерии служил? Или в лагере по пятьдесят восьмой сидел, а после начала войны сбежал? Отсюда и отсутствие блатных наколок, и отсутствие документов. А с артиллерией я мог и раньше познакомиться. Ладно, сейчас это неважно. Важно, сдаст меня лейтенант куда надо или нет.
Утром нас разбудила винтовочная стрельба. Солнце только начало разгонять ночную тьму. Стреляли где-то севернее, в районе Зборова. К винтовкам присоединился пулемет, потом затявкали пушки, скорее всего, сорокапятимиллиметровые. А вот это они зря. Похоже, наши ущучили немецкую разведку в пойме Днепра и начали ее давить. Но зачем выдали позиции ПТО? Немцы ведь только этого и ждут. Вскоре все перекрыли взрывы снарядов и мин. Это уже фрицы с правого берега, своих вытаскивают и наши позиции давят. Позиции здесь, кстати, так себе, нормальные траншеи нынешним уставом не предусмотрены, понарыли отдельных ячеек и сидят в них, как кроты. Стоп! А где танки? Согласно исторической правде мне обещаны были танки. И еще мотоциклы. Где они?
Когда сквозь притихшую канонаду донесся треск мотоциклетных двигателей и лязг танковых гусениц, я даже обрадовался. Не врет история, не врет! Точнее, не во всем врет. Орудие заранее было наведено на дамбу, но пока в серой мути рассветных сумерек вижу только нечеткий размытый силуэт переднего танка. Над ухом лязгает затвор.
— Готово! — докладывает лейтенант и тут же интересуется: — Какой прицел?
— Девять для начала. Но давай ближе подпустим.
В этих чертовых сумерках дистанцию правильно определить трудно, саму цель видно нечетко, я даже тип танка определить не могу. Но не «двойка», что-то более крупное.
— Давай, — соглашается Костромитин, — только я взрыватель на гранате уже выставил.
В этот момент у наших не выдерживают нервы, и слева по дамбе начинает стрелять противотанковый взвод. Подгоняю стрелку под середину силуэта. Чертовы сумерки! Как там наш второй наводчик?
— Петрович?
— Готово!
— Огонь!
Г-гах! Бьет пушка. Недолет. Лязг затвора.
— Готово!
— Прицел десять!
Лейтенант поворачивает маховичок.
— Готово!
— Огонь!
Г-гах! Попадание! Мне кажется, что танк споткнулся и вроде начал пятиться назад.
— Готово!
Не уйдешь, сволочь!
— Огонь!
Г-гах! Блямс! Попадание! С дамбы плюются огнем немецкие пулеметы, но, оглушенные выстрелами зенитки, мы не слышим цвирканья пуль.
— Готово!
— Огонь!
Г-гах! Блямс! Еще одно попадание. Танк уже замер. Противотанкисты тоже пристрелялись по нему, но их снарядики большого впечатления на танк не производят, особенно после наших попаданий. Мне кажется, что я вижу на дамбе темное пятно мотоцикла с пульсирующим огоньком дульного пламени.