Боевой режим
Шрифт:
Время на полётах летит быстро. Если бы не нужно было записывать в «Журнал помощника руководителя полётов» результаты посадок или касаний палубы с точностью до секунды, то вообще можно потеряться во времени. Здесь не получается, как во время полётов на аэродроме, ощущать ход времени по изменению положения солнца. Выпустив или посадив очередную группу, корабль маневрирует, подчиняясь замыслу командира для выполнения тактической задачи, или выполняет «отскок» — маневр с целью занять положение, обеспечивающее наиболее подходящие условия для выполнения взлётов или посадок. Солнце то справа, то слева. Ориентиров
Очередной доразведчик погоды доложил, что подходит низкая облачность.
Дежурный штурман склонился над картой. С учётом морской и метеорологической обстановки получается, что нужно подсаживать самолёты, находящиеся в воздухе, а новые в воздух не выпускать.
Сначала посадили тех, кто уже выполнил своё задание, затем стали заводить на посадку остальные экипажи с учётом остатка топлива. Руководитель полётов поторапливает наш расчет, стараясь излишне не нагнетать обстановку.
Группа руководства полётов действует слаженно. Команды, как всегда, подаются чётким, спокойным голосом. Для лётчика много значат голосовые интонации в командах с земли. Заволнуешься, допустишь нервозность в радиообмене, и это может сказаться на состоянии лётчика. Так и командиры экипажей, даже если на борту произошёл какой-то серьёзный отказ, сообщают об этом спокойным, даже обыденным голосом. Человеку с неустойчивой психикой или не умеющему контролировать свои эмоции во время полётов не место в авиации, тем более, палубной.
В воздухе остались самолёт командира полка и вертолёт-спасатель. Всё ближе к кораблю облака с неровной и низкой нижней кромкой. Ничего. Времени ещё достаточно. Успеем.
— «Саламандра», 521-й, подхожу к траверзу, остаток…. Рассчитываю с посадкой.
— 521-й, «Саламандра» понял вас, — руководитель полётов что-то записал в своём журнале, — Уставка?
— Уставка двадцать три с половиной, — я выдал результат, мгновенно рассчитав необходимые данные для тормозных машин, учитывая и вес пустого самолёта, и вес подвесок, и остаток топлива.
Из динамика «Лиственницы» было слышно, как руководитель визуальной посадки даёт команду операторам тормозных машин на выставку рассчитанной им уставки. Наши данные совпали. Я посмотрел на полётную палубу, проверил по приборам соответствие установленного угла глиссады по типу заходящего на посадку самолёта и бросил взгляд за корму, где обычно любят парить чайки. Всё нормально.
— «Саламандра»,521-й, подхожу к третьему, гак, притяг, к посадке готов.
— 521, «Саламандра», с посадкой! — подтвердил РП.
— 521, «Саламандра — круг», выполняйте третий. — Отозвался руководитель завода на посадку. Было слышно, как щёлкает его аппаратура. Это он даёт целеуказание ОРП (офицерам — руководителям посадки).
— 521-й, удаление…, выше глиссады…, - заработал один из ОРП, — 521-й, на посадочном курсе, удаление…, выше глиссады…!
— 521-го наблюдаю, управляю. На курсе, входишь в «зелёный», — взял управление руководитель визуальной посадки.
Стрелки на блоках индикации заняли правильное положение. Загорелись зелёные табло готовности тормозных машин. В бинокль хорошо видно, что на самолёте тормозной гак и закрылки выпущены. Приподнявшись в кресле, я бросил взгляд на
— Блоки подняты, зелёные горят, гак, шасси, закрылки выпущены! — Произвёл доклад руководителю полётов.
— Зелёный, на курсе. Посадку подтверждаю! — раздался в эфире голос РВП.
Самолёт сел на палубу, зацепив гаком третий трос, и остановился, как мчавшийся закусивший удила конь, пойманный за узду.
— Третья машина: вытяжка девяносто метров, — доложил оператор тормозной машины.
Трос, освободивши гак, как задумавшийся о чём-то удав медленно пополз к тормозным блокам.
— 521-й, заруливайте по командам встречающего, — дал команду руководитель полетов.
Повинуясь жестам, истребитель сложил крылья, зарулил на техническую позицию и выключил двигатели.
Через некоторое время произвел посадку и вертолёт-спасатель. Винты плавно прекратили своё вращение. Словно стайка муравьёв подбежали к нему матросы, поставили колодки, зашвартовали и снова убежали в парковую зону. Из кабины вышел экипаж. Постояли немного у вертолёта, о чём-то поговорив с техником, и направились к надстройке. Замыкающим шёл водолаз с ластами в руке, похожий в своём зелёном костюме на лягушку. Наступила тишина.
Через несколько минут пошёл дождь.
На предварительном разборе полётов командир истребительного полка был явно не в духе. Сам разбор прошёл быстро, но причина плохого настроения полковника Рассказова крылась в очередном «залёте» среди техников авиагруппы, а именно технического состава третьей эскадрильи его полка.
Во время разведки погоды позвонили с берега и сообщили, что у одного из них родился сын. Новоиспеченный папаша не смог дождаться вечера и стал «мыть ножки» наследнику сразу после обеда.
Старшим на этой боевой службе на нашем корабле пошел вице-адмирал Доброскоченко. Очень строгий и властный начальник. С самого спуска авианосца на воду он участвовал во всех его выходах, очень переживал за состояние дел на корабле и выучку экипажа.
Уже, будучи заместителем командующего Северного флота, когда выходил в море на нашем корабле, то при первой же возможности обходил корабль. Причем всегда появлялся в самых неожиданных местах: то на КП какой-нибудь БЧ (боевой части), то каком-то коридоре где-то на седьмой палубе. А если зайдёт в какой-то блок кают, то при его осмотре вскрывалось столько нарушений, что хозяева кают потом очень долго сдавали ему зачеты по знанию корабельных правил или функциональных обязанностей.
Владимир Григорьевич страшно ненавидел лентяев, или праздно шатающихся по кораблю. Часто бывало так: идёт офицер по коридору по какой-то своей надобности, он его обязательно остановит, и, узнав, что вместо проведения занятий или учений он занят каким-то пустяковым делом, требовал показать ему свою каюту.
В любой каюте при желании можно найти уйму всевозможных замечаний от самодельного кипятильника и не вытертой где-нибудь пыли, до незарегистрированного видеомагнитофона и запрятанной водки. Народ его, поэтому откровенно боялся и всячески хитрил: кто передвигался по кораблю с совершенно ненужной папкой подмышкой, а кто и вовсе надевал на руку повязку, чтобы казалось, что он где-то дежурит.