Боевой выход
Шрифт:
На третьи сутки командир роты принял решение разделиться.
– …Ты, Сергей, – Фадеев, расстелив перед собой карту, объяснял задуманную диспозицию склонившимся над ней группникам, – выходишь вот сюда, к излучине речки. Прямо к опушке леса. Берег с этой стороны у реки обрывистый, только вот здесь, – кончик ножа в руках ротного коснулся точки на карте, – относительно некрутой подъем. На той стороне тоже пологий спуск и у самой воды небольшая полянка. Если где и переходить речушку, так это самое удобное место. Около подъема на засаду и сядешь. Единственно, лес редкий и кустов почти нет, так что – максимум маскировки, минимум передвижений. Одним словом, на месте разберешься. А мы с Игорем, идя на полквадрата левее, выберемся вот к этой лощинке. Я давно хотел ее досмотреть. Где-нибудь там же засаду и организуем. Если что, по этому хребту одному до другого добежать – три раза перебздеть.
– Все понятно. – Ефимов уже начал мысленно прокладывать маршрут движения.
– Тогда максимум через, – Вадим машинально взглянул на часы, – десять минут топаем. Движение начинаем самостоятельно.
– Савченко, – сделав пару шагов в сторону от сворачивающего карту ротного, капитан Гуревич негромко окликнул старшего радиста, – поднимай группу. Начало движения через пять минут.
Чтобы незаметно выбраться к излучине реки, Сергею со своей группой пришлось делать изрядный крюк в южном направлении, огибая узкую полосу лесной опушки, далеко вдающуюся в глубь лесного массива. Затем, повернув строго на север, долго идти по лесной окраине.
Место, намеченное ротным для организации засады, невозможно было спутать ни с каким другим, не стоило даже доставать джипиэс, чтобы сверить координаты с картой и убедиться в точности выхода. Во-первых, здесь заканчивался сам лес, открывая обширную поляну, тянущуюся до старого сельского кладбища, отстоявшего на пару сотен метров от небольшого населенного пункта. Во-вторых, обрывистость правого берега как нельзя точно подходила под данное майором Фадеевым описание. В-третьих, в одном месте левого, крутого, но далеко не обрывистого берега среди зарослей кустарника угадывалась узкая полоска пологого спуска у самого основания хребта, расползающаяся небольшим пятачком лишенной растительности полянки. Само же место организации засады можно было обрисовать следующим образом: густой темный лес внезапно открывался просветом, и идущий по нему путник оказывался стоящим на небольшом двух-трехметровом обрыве, в одном месте которого виднелась твердая, утоптанная тысячами звериных копыт тропа, спускавшаяся вниз и наискосок пересекавшая опять же небольшую (метров пятьдесят в поперечнике) поляну, поросшую редкими кустарниками, среди которых преобладали кусты шиповника. По-правому краю поляны шел неширокий, но глубокий разлом, в который и скатывалась эта звериная тропа, узкой полосой спускавшаяся к каменным отмелям речного дна. Сразу же за разломом поляна заканчивалась, уступая место редко растущим деревьям, половину из которых составляли старые яблони. Кое-где среди низко опущенных яблоневых веток виднелись зеленые, еще не созревшие яблоки, а в промежутках между деревьями нет-нет да и виднелись островки кустарников. Этот лесной огрызок треугольником тянулся в сторону села, постепенно сходя на нет. Уже через пару сотен метров деревья, словно теснимые напирающей от селения опушкой, вплотную прижимались к обрыву, а вскоре и вовсе скатывались в его глубины. Непонятно каким образом, цепляясь и удерживаясь корнями на его скатах, последние крохи леса спускались до каменистого русла и зарослями молодой поросли тянулись до самого уреза воды.
– Чи, – окликнул Ефимов впереди идущего.
Тот обернулся. Движение пальцами, взмах руки, и спецназовцы из головной тройки, прикрываемые остальными бойцами группы, сбежав по кабаньей тропе под обрыв, стремительным броском преодолели открытое пространство и исчезли за низкими кронами плодовых деревьев.
– Чи, «следующие», – показал группник, и сам первым скатился вниз.
Следом, громко топая, устремился Калинин, его тройка и спешившие не отстать от командира радисты.
– Прищепа, – уже скинув рюкзак, но еще не отдышавшись, прапорщик подошел к распластавшемуся на земле старшему головного дозора, – со своими бойцами занимаешь позицию вон там, – Сергей показал рукой за спину.
Он собирался организовать здесь почти классическую засаду, рассадив группу вдоль речного берега, и рисковать, оставляя в тылу неукомплектованную тройку старшего сержанта Шадрина, желания не имел.
– Давай, Санек, хватай рюкзак и дуй в тыл, в темпе! – Сергей снова окликнул повернувшего голову, но не спешившего выполнять команду спецназовца.
Тот, сперва не совсем осознав замысел командира, замешкался, потом до него дошло, и он понимающе кивнул.
– А этих ко мне, – Ефимов покосился на только что перебежавших поляну, но уже начавших выбирать позицию Тушина и Гаврилюка.
– За мной! – вместо ответа скомандовал своей тройке Прищепа и, низко пригибаясь, едва ли не на коленях проходя под ветвями странного, чем-то похожего на яблоню, дерева (с мелкими «яблочками» и с все еще изредка попадающимися большими «яблочными» цветами), направился к тыловому дозору.
Если не считать перестановку тылового и головного дозоров, то группа села на засаду в точности как в теории, так, как это определялось бесконечными тренировками, разве что наблюдатели не выдвигались да и группа не делилась на специально назначаемые в таких случаях подгруппы. Разведчики оставались в своих тройках: в центре – командир вместе с тыловым дозором и отошедшими чуть в глубину позиции радистами, справа – первая тройка ядра – сержант Калинин с пулеметом, рядовой Вячин с «АК -74М» и «Валом» и рядовой Баранов с «АКМС»; слева – снайпер Кудинов, Чаврин с «ПКМом» и разведчик-автоматчик Батура.
Вообще, как считал Ефимов, у тройки Кудинова оказалась самая выгодная позиция, но не в том смысле, что с нее было легче воевать – уничтожать или отбиваться от врага, а в том, что она была единственная, с которой полностью просматривалась та самая небольшая полянка, которой заканчивался пологий спуск того берега, а значит, им и представлялась возможность первыми увидеть двигающегося к броду противника.
В целом же Сергей, рассадив бойцов вдоль обрыва, рассчитывал дождаться, когда «чехи» (буде они вообще появятся в этом месте) начнут переходить через реку.
– Пока первый из идущих не достигнет этого берега, – поочередно инструктировал он старших троек, – огня не открывать. Увидели, по возможности доложили. – Сергей предполагал, что такой возможности может и не быть. – Затем подрыв мины и только потом открытие огня. – Все понятно? – закончив говорить, в обязательном порядке спрашивал он, и все три раза получил в ответ утвердительное «так точно».
Все прекрасно понимали, что так правильнее всего, иначе и не должно быть.
Рядовой Кудинов, оставив на «фишке» лениво позевывающего Чаврина, забился в тень свисающих до самой земли ветвей яблони и стащил с лица порядком надоевшую за день камуфлированную маску. Возможно, в переплетении ветвей росшего на краю расселины шиповника черты его лица оставались совершенно невидимыми, но Аркадий предпочитал не рисковать. Сейчас, когда лучи вечернего, опускающегося к горизонту солнца, заглянув под ветви, стали бить прямо в лицо, сидеть под накинутым на него «покрывалом» стало совершенно невыносимо. Пот лез в глаза, пропитывал маску и противно стекал по коже. Все время хотелось почесать упирающийся в материал маски нос, мокрые щеки, колкий от проступившей щетины подбородок.
Сняв маску, снайпер, аккуратно свернув, положил ее в карман маскхалата и, достав оттуда же небольшое круглое зеркальце, принялся за разрисовывание собственной физиономии.
Кудинов не сильно преуспевал, да и не очень старался в попытках сделать «светлое – темным», «темное – светлым». В переплетении ветвей, в игре света и тени лицо сидящего в них наблюдателя и без того сливалось с окружающими предметами, поэтому, слегка мазнув по правой щеке темно-зеленой краской, на левой он одним небрежным движением оставил широкую, извилистую, идущую чуть наискось темно-серую полосу. Поставив такое же темное пятно на кончике носа, Аркадий провел зеленую прерывистую линию через всю оставшуюся не выкрашенной часть носа и лоб. Затем, смешав краски до полутонов, провел несколько неровных вертикальных линий над бровями. Впрочем, этого он мог бы и не делать – его уже прорезанный первыми ранними морщинами лоб надежно маскировали свешивающиеся вниз нити покрывающего голову балахона. Ткнув несколько раз в подбородок, Кудинов, как последний штрих, не осветлил, а, наоборот, затемнил глазную впадину правого глаза и, оставив вокруг левого все как есть, несколько раз придирчиво оглядел себя в зеркало.
«Могло бы быть и лучше, но сойдет и так», – подумал он, закрыл зеркальце, сунул его в отведенное ему место и заторопился на «фишку».
– Не спи, замерзнешь. – Тихий совет Кудинова, адресованный всматривающемуся в противоположный берег Чаврину, остался без ответа. – Замерз, – сделал вывод снайпер и, опустившись на карачки, пополз в укрытие, оборудованное в корневищах некогда вывороченного и сломанного непогодой бука.
– Блин, – выругался он, едва не напоровшись глазом на тонкое корневище. – Блин, – ругнулся он снова, но уже по другому поводу, – и, придержав рукой внезапно отвалившийся корень (когда-то мощное и сильное дерево уже давно превратилось в рухлядь, способную рассыпаться трухой от одного порыва сильного ветра), наконец добрался до своей винтовки.