Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля

Кононов Николай Викторович

Так Васильков и другие — негодяи? Нет, думает Яна, установку «коммерс, сука, наживается, разводи по полной» формулируют не они. Когда она выйдет, прочтет запись конференции, которую проводили милицейские генералы. Генералы утверждали, что в кризис число экономических преступлений увеличится, т. к. предприниматели начнут накалывать трудящихся. В переводе: «даем санкцию трясти еще сильнее». Плевать, что президент назвал бизнес «локомотивом выхода из кризиса» и бла-бла-бла. Бутафория.

Ключевое слово — санкция. Генералы позволяют подчиненным мучить людей. Психолог Филипп Зимбардо в знаменитом Стенфордском

тюремном эксперименте показал, что если человеку дать санкцию на насилие и снять ответственность за последствия — он перестает думать и тиранит ближнего.

Эксперимент выглядел так: группу студентов разбили на две части — арестантов и надсмотрщиков — и предложили сыграть в тюрьму. Правил почти никаких — надсмотрщикам запретили бить зэков, но призвали угнетать их индивидуальность. Надсмотрщики так вошли во вкус, что эксперимент пришлось свернуть. Арестантов заставляли чистить сортир голыми руками, стравливали. Они получили нервный срыв.

Зимбардо прекратил спектакль, когда студентка Кристина Маслач, зашедшая побеседовать с испытуемыми, ужаснулась и спросила — этичны ли подобные эксперименты? Ей единственной пришел в голову этот вопрос — другие играли.

Коллега Зимбардо, Стэнли Милграм, провел другой известный эксперимент. Он хотел выяснить, что заставило немцев повиноваться Гитлеру и уничтожать миллионы невинных людей. Милграм набрал обывателей и поставил примитивную задачу: испытуемый мог наказывать незнакомого человека ударом тока — за ошибку в невыученных словах из данного им текста.

Большинство людей отключало нравственные предохранители, когда авторитетный начальник разрешал им бить жертву током. Домохозяйки, клерки и бизнесмены лупили ближних за ошибки, им приказали. Некоторые мучились, нопродолжали мучить. Останавливались они, когда актеры, изображавшие жертв, кричали слишком громко и неприятно.

Итак, генералы действуют в согласии с человеческой природой, и их подчиненные вполне порядочные люди. Яна рисует цепочку: власть дала силовикам квоту на насилие, те спустили ее исполнителям; предприниматели — жертвы. Звеньям не выгодно взаимодействовать.

Рисунок навевает тоску. Яна видит себя букашкой, машущей рядом с такими же насекомыми лапками в тюремном дворе. Она готова к тому, что Перовский тюремный эксперимент приведет к сроку и мордобой с тенью закончится ее, Яны, нокаутом. Но если я выйду, пишет она, если я выйду, начну бороться, потому что знаю, что права.

Дура и идеалистка, как и сказано. Но вдруг со свободы стучится благая весть.

Отец нанимает адвоката, который защищал ветеринаров, коловших животным наркоз — и севших за это. К адвокату примыкает политтехнолог, который привлекает внимание прессы к «делу химиков» (слогану — твердая пятерка за аллюзию с «делом врачей»).

Следующий шаг — демонстрация. Удается сагитировать студентов химфака выйти к памятнику Пушкину. Туда же прилетают химики из Новосибирска, отказавшиеся платить наркополиции — история приобретает больший масштаб, чем частная беда «Софэкса».

Правозащитница Алексеева

возвышает голос за Яну. Ее вызывает глава наркополиции Черкесов — тот самый, который будучи молодым прокурором завел последнее в истории СССР дело по статье «Антисоветская агитация». Поговорив о том о сем, он горячо убеждает Алексееву не вступаться за торгашей из «Софэкса». Бабушка видала много гэбистов, поэтому вежливо кивает, но продолжает создавать шум вокруг химиков.

Новый год. Женская камера безумствует, рядится в индийских танцовщиц и гейш. Пьет за освобождение и мужчин, пляшет до упаду. Яна скачет со всеми. После карнавала соседка храпит так, что изо рта вылетают вставные зубы и исполняют степ на полу.

Вдруг карнавал обрывается. Побудка, перекличка, уборка камеры. За Яной приходят. Она думает, что везут знакомиться с делом — здравствуйте, омоновские сырники.

Однако, нет. Автозак колесит по городу, развозит злодеев в суды. Выбрасывает подозреваемую Яковлеву в Перово. Яна видит странное — родителей, адвокатов, друзей. Нервные, выдавливают улыбки.

Возникает судья и скучным голосом докладывает, что Яне меняют меру пресечения и освобождают. Ее выводят из клетки. Клацают ключи, лязгает дверь. Процедура занимает несколько минут.

Яна в вате, ничего не ощущает. Свои окружают, тормошат и целуют, а она как в аквариуме.

Ей рассказывают: гражданская реакция совпала с постановлением, в котором прекурсоры (вещества, из которых синтезируют наркотики) больше не приравниваются к наркотикам. Сажать Яну не за что. Вскоре выпустят и Процкого.

Месяц Яна, подобно космонавту после станции, вспоминает, как жить на Земле. Очнувшись, она бегает с подругой по набережной, учит итальянский, завтракает в «Кофемании» и ходит по дому в штанах с надписью Kitty на попе.

Компания осталась на плаву, и у нее есть время не только на зарабатывание денег, но и на борьбу. Яна регистрирует движение «Бизнес Солидарность» и сайт kapitalisty.ru. Цель — помогать попавшим в беду советом и именем. Идеал — объединить предпринимателей как страту, изменить формулировки законов, манипулируя которыми шантажируют бизнесменов.

Яна метит не в тень, а в то, что загораживает свет. Тень бессущностна, она лишь недостаток солнца.

«Дело химиков» гремит, и Яна докладывает на круглых столах о проблемах предпринимательства, знакомится с депутатами, «Единой Россией» и другими политиками. Ее начинают находить страдальцы — производитель телекоммуникационной аппаратуры из Владимира отбивается от налоговиков, мурманский консультант воюет с прокуратурой.

Прежде чем защищать героев, Яна проверяет их — если ошибешься, клеймо товарища прохиндеев отмыть будет трудно. Она записывается на курсы стрельбы, тренирует глаз и руку. Ей вредно мазать.

Правда, есть вещь, которая не то чтобы беспокоит — скорее, подтверждает ожидания; но все равно обидно: никто из бизнесменов не готов поддерживать ее делом.

Вроде понятно — люди решают проблемы, им не до борьбы. Но почему никто не скажет: «Яна, а давайте сделаем партию, которая отстаивает интересы бизнеса». Или: «Я бы вступил в такую партию». Да хотя бы: «Я готов отчислять деньги, чтобы помочь изменить отношение к предпринимателям».