Бог без машины: Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля
Шрифт:
Коллега Дмитрий Соколов-Митрич, который записал это переложение у старика, живущего в заимке в стороне от людей, рассказал, что в Русском Устье есть два предпринимателя, которые ловят редкую рыбу — омуля, чира, муксуна, нельму — и продают едва не на новосибирские комбинаты. У них вроде грандиозные планы, и все рыбаки работают на них.
Эти двое, Сергей Суздалов и Алексей Киселев, обещали встретить нас в Чокурдахе на «Ниве» с двухметровыми колесами, пригодной для езды по заболоченной тундре. Однако, у аэропорта «Нивы» не нашлось.
Местные
Киселев и Суздалов возникли среди тундры на снегоходах. «Нива» понадобилась больному, которого предстояло везти в больницу к хирургам-киргизам. (Никто из мединститута не захотел в Чокурдах. Раньше здесь бродили геологические партии, а теперь пустота и рейс раз в неделю.)
Киселев оказался низеньким, с виду совершенный якут. Суздалов необъятный, редкоусый, с застывшим глазом — на охоте попали дробиной. Рассказали новейшую историю. В 70–80-е Устье опекали как партийный санаторий — в магазине продавались модная одежда, телевизоры, прилетали черешня из Ферганы, виноград из Сухуми, картофель из Архангельска. Рыбу сдавали на рыбозавод. Советская власть не жалела денег на северный завоз и вывоз — принимала 1000 тонн в год самолетами.
Однако быт застрял в XVI веке. Топили нефтью, но ее вечно не хватало и не хватает. Поэтому каждую весну Устье садится на берег и шепчет слова — то ли молитву, то ли заговор. Река приносит деревья с подточенных берегов, и люди цепляют их баграми.
Иногда бревна сбиваются в огромный шевелящийся лоскут и плывут по реке. Люди называют это Божий плот.
Ловят тоже по-старому — неводом. Рыба нагуливается в верховьях Индигирки, потом идет вниз. Двое в моторке втыкают в дно колья, на которых держится невод, прочие бредут берегом и вытаскивают сети с попавшими в них стаями.
Киселев сказал: «У нас хорошие рыбаки, много ояви». Я переспросил. Выяснилось, в Устье родители переселяют в детей души умерших, славных добрым нравом и мастерством в каком-либо деле. Называется переселенный ояви.
Устье — горстка домов среди если не пустоты, то недостаточности — тепла, существ, растений, людей. Каждый дом с мистической историей, у каждой семьи родственник-ояви. Переселенцы отличаются по тому, как их величают. «Ефим Чикачев ояви Прохор» — значит, в Ефима вселился дед Прохор, великий рыбак и хороший семьянин. Чтобы умерший вернулся ояви, в гробу прорезают дырку для души…
Бамс! Киселев уронил чашку — не разбилась — поднял, вернул на скатерть и стал рассказывать, что власть поддерживает Устье все скромнее.
Летняя навигация — две недели. Пароход «Механик Кулибин» швартуется у ледника, где хранят рыбу, берет 250 тонн на полмиллиона долларов и отваливает. Суздалов жаловался, что могут сдавать вдвое больше, но
Суздалов с Киселевым думали о заводе, но посчитали, что нерентабельно — перевозка рыбы до самолета стоит 50–60 рублей за килограмм. Срок хранения рыбы холодного копчения, годящейся для консервов, исчисляется днями. Что требует частых дорогих авиарейсов. Еще идея — шоковая заморозка, чтобы рыба дожила до покупателя. Но и она не удешевляет вывоз.
Власть подарила энерговетряк, но помочь с логистикой рыбы не может, дорого. И так один год проживания гражданина в этом улусе обходится в 1000 долларов. Средний житель Якутии не сильно дешевле — около 20 000 рублей на человека.
Суздалов и Киселев страдают оттого, что Устье сидит на богатой рыбе, а их бизнес заперт географией и ключа к замку не выковать.
Устьинцы не одиноки — Якутия стонет от отсутствия круглогодичных твердых дорог. Путешествие в соседний улус — подвиг. Телевидение дает бегущие строки вроде: «Еду в Усть-Яну. Возьму попутчика. Питание по договоренности».
Мало того что дорог мало — они еще и непредсказуемо плохие. Вернувшись в Якутск, я встретил предпринимателя, чей бизнес едва не умер из-за ливня.
Затяжные дожди сентября 2006 года размыли глину и открыли тайный позор федеральной трассы «Лена». Оказалось, никакого твердого покрытия там нет. Возвращавшиеся из отпуска водители фотографировали утонувшие в грязи автомобили. Снимки вывесили в Интернет. Очевидец писал: «На участке под названием “Мундручу” пробка из шестисот машин. Голод, отсутствие топлива, драки, стрельба. Народ вскрывает контейнеры в поисках теплой одежды. Женщина родила прямо в автобусе».
Пока начальники высылали бульдозеры к страдальцам, Егор Макаров уговаривал себя не стреляться. А что делать, если на твоих глазах гибнет новорожденный бизнес и ты не можешь его спасти?
Макаров — путешественник, полярник, владелец ресторана, где подают леденящую кровь водку с юколой, — вложился в завод питьевой воды. Бизнес напрашивался — вода из крана в Якутии такая, что лучше не смотреть, что пьешь.
Макаров разлил первую партию — клиентам понравилось. Подписал договоры с ведомствами, отелями, офисами и послал грузовики за тарой — пластиковыми бутылями. Воздухом дорого, а посуху из Якутии выбираются только через «Лену».
Водители грузовиков доложили Макарову, что выплывут из глины через месяц. Вместе с ним проклинали небо и власть другие предприниматели. Чтобы не подвести ждущих воду, Макаров дернулся нанять вертолет, но раздумал — чтобы вывезти всю тару требовалось несколько рейсов. Макаров выбирал между позором и крахом, и выбрал позор.
Впрочем, он решил начать заново и нарисовался перед контрагентами с тем же предложением. Контрагенты сказали: «Вообще-то, это не форс-мажор, а постоянный риск. Увольте». — «Я буду возить тару загодя, — ответил Макаров. — У нас тут жить — один большой риск».