Бог Боли
Шрифт:
Папа бьет его прикладом ружья, отчего его лицо летит в сторону, а из губ хлещет кровь.
— Папа!
Возможно, удар был направлен не на меня, но я чувствую его глубоко в душе, и я не думаю об этом, когда бегу к Крейтону.
К великолепному человеку с привидениями и демонами, которые отказываются оставить его в покое.
— Не подходи, Аннушка, — папа смотрит на меня, все еще держа пистолет у лба Крейтона.
То, как он смотрит на меня, отличается от того, как он смотрит на мир. Сейчас он не безэмоциональный
Я могу только представить, через что пришлось пройти ему, маме и Джереми за то время, пока они не знали, где я.
— Он причинил тебе боль? — спрашивает он медленно, угрожающе.
— Нет, папа. Пожалуйста, отпусти его.
— Я сделаю это после того, как он будет замучен до полусмерти. Я подвешу его к потолку и выпорю его кожу за каждый день, когда он думал, что может отнять тебя у твоей семьи.
Дрожь по всему телу пробегает по моим конечностям, и мне требуется все, чтобы устоять на ногах.
— Папа, пожалуйста... не надо.
— Сделай это. — Крейтон оскалил свои окровавленные зубы. — Пытай меня. Убей меня. Зарежь меня до смерти, а потом продолжай кромсать мой труп, как ты сделал это с моим отцом. Тебе не следовало оставлять меня в живых тогда, но сейчас у тебя есть шанс исправить эту ошибку. Если ты не убьешь меня, я буду возвращаться снова и снова.
— Какого черта ты говоришь? Заткнись!
Мои конечности трясутся, по мне пробегает дрожь, и это не имеет никакого отношения к моей мокрой одежде.
Папа крепче сжимает пистолет, вероятно, раздумывая, хочет ли он сначала помучить его или просто убить и покончить с этим.
— Разве не этого ты хотела?
Крейтон обращается ко мне, но его холодный взгляд устремлен на папу.
— Разве твоя семья — это не все, что имеет значение? Я делаю это для тебя проще.
И тут меня осеняет.
Осознание настолько сильное, что я, спотыкаясь, делаю шаг назад, и мои шлепанцы тонут в песке.
Все это время, все эти слова, все эти мучения были из-за того, что он думал, что я предпочту свою семью ему.
Что я всегда буду выбирать свою семью, людей, которые стояли за его детскими страданиями, а не его. Что я буду заставлять его либо принять их, либо не останусь с ним.
Как мои попытки освободить его от прошлого оказались фальсифицированными до такой степени, что теперь все стало полностью противоположным?
— Это не...
Мой голос застревает в задней части горла. Мне всегда было легко говорить обо всем и ни о чем, но сейчас я ошеломленно молчу.
Я не могу найти нужных слов, чтобы передать взрывные чувства, бурлящие внутри меня.
— Твой биологический отец был подонком и умер как подонок. Он напал на мою жену, когда ему четко приказали защищать ее, поэтому я убил его, — холодно говорит папа с достаточной хладнокровностью,
Челюсть Крейтона расслабляется, а моя открывается.
— Папа, ты... ты позаботился об этом?
— Нет, — Крейтон качает головой. — Ты не знал.
— Конечно, знал. Я следил за падением семьи Ричарда долгое время после того, как он был мертв. Я следил за твоим домом, записывал отчаянные попытки твоей матери соблазнить окружного прокурора, лидера итальянской мафии, банковского служащего, любого, кто мог бы вытащить ее из неприятностей. В ту ночь, когда она потеряла всякую надежду, покончила с собой и попыталась убить тебя, я был там.
— Заткнись.
Голос Крейтона звучит так грубо, что мне хочется обнять его.
— Я нашел тебя в отключке у входной двери, лицо было синим, а по всему лицу размазана рвота. Я сделал тебе искусственное дыхание и отнес твое маленькое тело в больницу. Когда ты поправился, я доверил тебя Рай, чтобы она вывезла тебя из Штатов и освободила из кровавой ямы, которую вырыли для себя твои родители. Так ты был принят в нынешнюю семью, которая у тебя есть. Я мог забрать твою прошлую жизнь, но я дал тебе новую. Так что даже если у тебя была обида, ты должен был прийти за мной, но ты был трусом, который пошел за моими детьми, и я не прощу тебе этого.
Крейтон тяжело дышит, его грудь поднимается и опускается в смертельном ритме. Как будто он пытается изгнать мрачное облако, которое гноилось внутри него годами.
Как будто он не может дышать достаточно тяжело или выпустить энергию, бурлящую внутри него, достаточно быстро.
Я дрожу синхронно с ним, пытаясь увидеть откровения с его точки зрения.
Он опустошен, даже больше, чем когда я выстрелила в него или когда он узнал правду. Тот факт, что человек, которого он ненавидел всем сердцем, мой отец, — это тот самый человек, который дал ему драгоценную семью и жизнь, которую он сейчас знает, разрывает его на части.
Я подхожу ближе, желая, нет, нуждаясь, заключить его в свои объятия, но его холодные слова, направленные на моего отца, останавливают меня.
— Убей меня, — выплевывает он. — Если ты этого не сделаешь, я никогда не остановлюсь.
— Глупый гребаный трус.
Папа защелкивает магазин, и я понимаю, что у меня есть несколько секунд.
Я не думаю об этом, выхватывая пистолет из боковой кобуры одного из охранников. Я так быстра, что когда я выхватываю его, у него нет времени остановить меня.