Бог Боли
Шрифт:
Глава 8
Анника
Я теряю контроль.
Мой пульс учащается, уши закладывает, а конечности трясутся от малейшего звука.
Так было со вчерашнего вечера.
С тех пор, как Крейтон посмотрел на меня с пугающим жаром, метафорически раздел меня, а потом встал и ушел.
Но не раньше, чем он сделал это предупреждение одним лишь взглядом.
Это безумие, насколько выразительными могут быть его глаза, когда
Прошлой ночью я все время ворочалась в постели и смотрела то на окно, то на дверь. Почему-то мне казалось, что он устроит засаду ночью, когда весь мир спит, а он замаскирован темнотой.
Как в ту ночь, когда он совершил поджог в доме моего брата.
От предвкушения я не могла уснуть, ворочалась в постели, сердце пульсировало в горле.
Я отказываюсь говорить или называть по имени чувство, которое с самого утра засело у меня в животе.
После школы я иду в приют с «Лебединым озером» Чайковского в ухе. Мне требуются нечеловеческие усилия, чтобы удержать себя от танца в такт музыке.
Сегодня здесь тихо, в воздухе витает уныние, потому что их резидент «Горячая штучка» не пришел. Да, благодаря ему у нас стало больше добровольцев, но это неудобно, когда вся их рабочая этика зависит от его присутствия — или его отсутствия. О, и чат. Гарри завел целый групповой чат, где они делятся его полуголыми фотографиями и спорят о том, кто первым поклонится его «огромному члену». Серьезно, никто из них не видел его член, так что это преувеличение.
В мгновение ока у него появился фан-клуб, фанатики и противники — из последних на данный момент есть только я. Я в этой группе только для того, чтобы ухватиться за ситуацию, не более того.
И он действительно часто бывает полуголым. Если бы я не знала, что он отстранен до безобразия, я бы поклялась, что он делает это специально.
Если бы это зависело от меня, я бы выгнала его из приюта, чтобы мы могли вернуть нашу мирную атмосферу. Однако, если я выскажу эту мысль, фанатики забьют меня камнями до смерти.
Даже доктор Стефани ценит все эти руки помощи.
Я немного поиграла с Тигром, поболтала с другими добровольцами, а потом занялась проверкой запасов в кладовой.
Поскольку сюда обычно никто не заходит, я включаю Чайковского и кручусь, переходя от одного прохода к другому.
Мои ноги покалывают и бурлят от необъяснимой энергии. Я всегда любила танцевать, до такой степени, что у мамы не было другого выбора, кроме как научить меня и записать в балетные классы, когда мне было четыре года.
Иногда мне кажется, что я растрачиваю этот талант впустую, решив поступить в колледж. В другое время я вспоминаю, что люблю балет ради балета, ради таких моментов, когда он позволяет мне очиститься от негативной энергии. Это не для того, чтобы стать звездой или чтобы люди смотрели на меня.
Да, я люблю людей, но не в этом смысле.
Когда музыка достигает пика, я раскрываю руки и кружусь на пуантах
И тут, в момент волнения, я врезаюсь в стену.
Нет, не в каменную стену — в стену из мышц.
Музыка начинает медленное падение, полностью противоречащее хаосу, бурлящему внутри меня.
Безжалостная рука хватает меня за локоть, чтобы не дать мне опрокинуться. Я смотрю на его неземное лицо, на губы, сложенные в линию, полностью лишенную эмоций.
Он — холодный бог, единственным языком которого является неодобрение.
Хищник, единственная цель которого — поймать добычу.
В данный момент это я.
Моя грудь разбита о твердые мышцы его груди. Наши тела столкнулись в сетке силы против мягкости.
В этой позиции разница в размерах слишком велика, чтобы ее игнорировать. Я настолько мала по сравнению с ним, что он мог бы легко сломать и растоптать меня.
Оставить меня абсолютно разбитой.
Кожа в том месте, где его пальцы касаются моего локтя, вспыхивает миллионом искр, распространяясь до самой груди.
Я всегда слышала о непреодолимом напряжении, о таком, которое задерживается, как гиря на горле, и лишает человека всякого подобия здравомыслия и логического мышления.
Но я никогда не думала, что оно может быть таким... пугающим.
Таким сильным.
И мне нужно уйти с его орбиты. Сейчас же.
Я пытаюсь освободить локоть, но он может оказаться в ловушке.
Поэтому я заставляю свои губы улыбнуться, что, вероятно, выглядит в лучшем случае неловко.
— О, привет. Я не знала, что ты придешь сегодня. Тебе, наверное, стоит выйти и поприветствовать фанатов. Они были подавлены, думая, что тебя здесь не будет...
— Заткнись.
Мои губы захлопываются в попытке действительно замолчать. Всего двух слов достаточно, чтобы мой позвоночник напрягся. Вся тревога, вызванная тем, что вчера вечером я ворочалась и смотрела на балкон, снова обрушивается на меня.
— Ты действительно облажалась, Анника. — Он толкает меня назад, властно держа за локоть. — Я говорил тебе отказаться от идеи с фальшивым парнем, но ты пошла дальше и спровоцировала меня. Ты. Заебала. В задницу это. Тебе повезло, что я не прыгнул в твое окно и не превратил твою кожу в красное месиво.
В воздухе раздается вздох, и я понимаю, что это мой, когда моя спина ударяется об одну из полок. Крейтон все еще держит мой локоть в заложниках, его тело прижато к моему.
Я уверена, что он чувствует мою вздымающуюся грудь и слышит мои задыхающиеся вдохи, которые поднимаются над звуками музыки.
Я впервые вижу его с такой стороны, и это вызывает самые разные эмоции — страх, ужас, но также возбуждение и предвкушение.
Такого я еще никогда не испытывала.
— Что, как я сказал, произойдет, если ты не сделаешь то, что тебе сказали? — его глубокий голос парит в воздухе и приземляется на мою сжимающуюся грудь.