Бог-Император Дюны
Шрифт:
— Господин, если я и лгу, то… и сам этого не знаю.
— Есть кольцо правды. Но я знаю, чего ты боишься, и не стану говорить.
Монео начал дрожать. Бог-Император был в ужасном настроении. В каждом его слове таилась страшная угроза.
— Ты боишься империализма сознания, — сказал Лето, — и твой страх оправдан. Немедленно пришли сюда Хви!
Монео повернулся и поспешил в гостевой дом. Было такое впечатление, что, войдя в него, он растревожил пчелиный рой. Через секунду из дома высыпали Говорящие Рыбы и окружили тележку. Придворные выглядывали в окна,
Посмотрев на Хви, Лето почувствовал, что успокаивается. На ней было надето золотистое платье, которого Лето еще не видел. Ворот, рукава и манжеты были украшены серебром и жадеитом. Подол, почти волочившийся по земле, заканчивался тяжелой зеленой бахромой, оттенявшей насыщенно-красные клинья.
Остановившись возле тележки, Хви улыбнулась.
— С добрым утром, любимый, — тихо произнесла она. — Чем та сумел так расстроить бедного Монео?
Успокоенный ее присутствием и звуками ее голоса, он тоже улыбнулся.
— Я сделал то, что надеюсь делать всегда. Произвел эффект.
— Ты его несомненно произвел. Он сказал Говорящим Рыбам, что ты очень зол и находишься в плохом настроении. Ты страшен, любимый?
— Только для тех, кто отказывается жить, опираясь на собственные силы.
— Ах, да, — она повернулась перед ним, демонстрируя новое платье. — Тебе нравится? Мне подарили его Говорящие Рыбы. Они сами его украсили.
— Любовь моя, — в его тоне послышалось предупреждение, — украшениями готовят жертвоприношение.
Она подошла к тележке, и обратилась к нему, придав лицу притворно торжественное выражение:
— Значит, они принесут меня в жертву?
— Многие из них сделали бы это с радостью.
— Но ты им этого не разрешишь.
— Наши судьбы едины, — сказал он.
— Тогда я не буду ничего бояться, — она протянула руку и коснулась его руки, покрытой серебристыми чешуйками, но сразу же отпрянула — по всему телу Лето пробежала дрожь.
— Прости меня, любимый, я забыла, что мы едины только душой, но не плотью, — сказала она.
Кожа из песчаным форелей все еще трепетала от человеческого прикосновения.
— Влажный воздух делает меня особенно чувствительным, — сказал он. Постепенно дрожь улеглась.
— Я не стану жалеть о том, чего не может быть, — прошептала она.
— Будь сильной, Хви, ибо душа твоя принадлежит мне.
Она обернулась на звук, раздавшийся в доме для гостей.
— Монео возвращается, — сказала Хви. — Пожалуйста, любимый, не пугай его больше.
— Монео тоже твой друг?
— Мы друзья по желудку. Оба любим йогурт.
Лето еще смеялся, когда Монео остановился возле Хви. Он осмелился улыбнуться, бросая озадаченные взгляды на женщину. В обхождении мажордома появилось еще больше учтивости, он неким раболепством показывал Лето свое отношение к его невесте.
— У вас все в порядке, госпожа Хви?
— Да.
— Во времена обжорства друзей по желудку надо холить и лелеять, — сказал Лето. — Нам пора отправляться в путь, Монео. Туоно ждет.
Обернувшись, Монео отдал приказ Говорящим Рыбам и придворным. Лето улыбнулся Хви.
— Мне, кажется, неплохо удается роль нетерпеливого жениха, правда?
Она легко прошла в его тележку, приподняв одной рукой подол юбки. Он развернул ее сиденье. Только усевшись рядом с женихом, она прошептала ему на ухо:
— Любовь души моей, теперь я знаю еще одну твою тайну.
— Пусть она покинет твои уста, — сказал он, играя новой близостью, которая возникла между ними.
— Тебе редко нужны слова, — сказала Хви. — Ты обращаешься прямо к чувствам всей своей жизнью.
По всему его телу прошла волна. Прошло почти несколько секунд, прежде чем он смог говорить, а когда он заговорил, то она едва сумела расслышать его из-за шума кортежа.
— Между сверхчеловеком и не-человеком, — сказал он, — для меня появилось маленькое пространство человечности. Я — человек. И я благодарю тебя, моя нежная и любимая Хви, за это пространство.
***
Во всей своей вселенной я не видел закона природы, неизменного и неумолимого. Вселенная представляет нам лишь изменчивые взаимоотношения, которые воспринимаются как законы преходящим короткоживущим сознанием. Это плотское восприятие, которое мы называем самостью, эфемерно и сгорает в пламени бесконечного, мимолетно осведомляя нас о временных условиях, которые служат обрамлением нашей деятельности и изменяются по мере того, как изменяется и сама деятельность. Если вы повесите ярлык на абсолют, то воспользуйтесь его самым подходящим именем: преходящее.
Наила первой заметила приближающийся кортеж. Сильно потея на полуденной жаре, она стояла возле одного из ограничительных столбов на Королевской Дороге. Внезапная вспышка дальнего отражения привлекла ее внимание. Она всмотрелась в пространство в том направлении и поняла, что увидела солнечное отражение от защитного колпака тележки Лето.
— Они идут! — крикнула она.
После этого она почувствовала голод. В своем волнении и в единстве цели они забыли взять с собой еду. Только фримены взяли с собой воду и то только потому, что «фримен всегда берет с собой воду, когда покидает сиетч».
Наила потрогала пальцем приклад лазерного ружья, висевшего в кобуре на бедре. Мост находился не более чем в двадцати метрах от нес, его конструкции высились над водой фантастическими арками и казались чудовищным нагромождением плоскостей.
Это сумасшествие, подумала она.
Но Бог-Император подтвердил свое приказание. Он потребовал, чтобы Наила во всем подчинялась Сионе.
Приказания же Сионы отличались ясностью и не допускали никаких толкований. А сама Наила не имела времени исследовать смысл распоряжений Бога-Императора. Сиона сказала: