Бог лабиринта
Шрифт:
– Вам повезло: как раз вчера мы получили сборник его стихотворений.
Я купил книжку, прочел предисловие, и сразу же понял, что наткнулся на нового своего героя. Лет десять назад я бы отнесся к этому, как к суеверию. Теперь же я с готовностью подчиняюсь воле этих удивительных совпадений, как предначертанию неизбежной судьбы.
11 апреля. Аэропорт Уилкиз-Барре
Утром за десять минут до начала лекции декан факультета английской филологии передал мне корреспонденцию, среди которой было письмо Джима Смита из Сан-Франциско. Он сообщил, что Хельга Нейсе покончила жизнь самоубийством: она выпрыгнула из башни Беркли, каким-то образом ухитрившись забраться за оградительную проволочную сетку, проложенную там для предотвращения подобных несчастных случаев. Я чувствовал себя смертельно усталым, мне было невыносимо скучно, пока это письмо не попало мне в руки. Как только я его прочел, казалось, я пробудился от затянувшегося сна – всю мою скуку и
Я испытывал смутное чувство вины, хотя для этого не было никаких оснований. С Хельгой меня познакомил Джим на какой-то молодежной вечеринке, где собрались совершенно обнаженные молодые люди, причем, у девушек тела были ярко раскрашены разноцветными красками. Хельга была высокой, стройной, но довольно апатичной блондинкой. Накануне ночью она переспала с Джимом. Мы втроем провели пару часов вместе: ели рыбу с жареным картофелем, распили несколько бокалов вина в «Эдинбургском Замке», пока Джим распространялся об астрологии. Он сказал, что война во Вьетнаме продлится еще, по крайней мере, год, так как звезды сейчас находятся в конфликте. Хельга неожиданно заявила:
– С чего бы это звездам вмешиваться в человеческую жизнь, ведь она лишена всякого смысла? Все в мире происходит по воле слепого случая.
Когда я напомнил, что у меня завтра днем лекция в Беркли, она предложила подбросить меня гуда на своем автомобиле.
На следующее утро она пришла ко мне в отель и сказала, что всю ночь напролет читала мою книгу «Методы и способы самообмана». И в самом деле вид у нее был очень усталый: будто она действительно провела бессонную ночь. Я не люблю обсуждать свои произведения, но я видел, что она находится в крайне возбужденном состоянии, и попытался помочь ей. Более всего меня удивляло и поражало ее глубокое убеждение в том, что жизнь абсолютно бессмысленна. Для нее это – незыблемый постулат, такой же очевидный, как то, что вода – мокрая. Когда же я попытался оспаривать ее тезис о бессмысленности жизни, она возразила, что все это вычитала в моей книге, а именно: человеческие существа не способны быть честными даже перед самими собой, поэтому они смотрят на жизнь, как на игру, а на себя, как на протагонистов; они изобрели различные фантомы, которые назвали религией, философией и т. п., – она привела еще много других аргументов, доказывающих, по ее мнению, бессмысленность жизни. И все это она почерпнула из моей книги. Я попытался ей объяснить, что, с одной стороны, она совершенно правильно интерпретирует мою книгу, но, с другой стороны, она ее до конца не поняла, так как я занимаю разрушительную позицию только для того, чтобы расчистить почву для истинного познания реальной жизни и доказать, что мистические откровения не являются религией или философией, а под ними скрываются реальные ценности. Безнадежным, даже несколько раздраженным тоном она спросила:
– В таком случае, скажите, что же является в конце концов истинной реальностью?
Я ответил, что ей не нужно было бы даже спрашивать об этом, потому что она знала бы ответ, если бы внимательно прочла мою книгу. Когда вы испытываете жажду и делаете глоток холодной воды, то именно это ощущение струи свежей воды в вашем горле и есть истинная реальность, что совершенно не одно и то же когда вы просто говорите или думаете об этой воде. Людям только на опыте можно ощутить подобную чувственную (в отличие от физической) реальность. Как раз это я испытал недавно с тем куском домашнего мыла, то же самое происходит со мной каждый год с приходом новой весны. Я чувствую умиротворение, и во мне возникает ощущение реальности окружающего мира, который точно так же воспринимался Вордсвортом, созерцающим Темзу с Вестминстерского моста. И точно так же вы ощущаете глоток свежей, холодной воды в своем горле. Я сказал, что ее ощущение бессмысленности существования – это своего рода жажда истинной реальности, а ее нынешняя душевная опустошенность и отчаяние сродни настоящему голоду или жажде.
Я прочел лекцию в Беркли, и студенческий совет пригласил меня с Хельгой на ланч. А потом нам предоставили возможность взобраться на часовую башню и рассказали, что за последний год с этой башни совершено уже несколько самоубийств – на одно больше, чем с аналогичной башни в Стэнфорде. Вероятно, тогда и зародилась в ней мысль воспользоваться башней Беркли для самоубийства. Когда мы возвращались на машине в город, всю дорогу она неудержимо болтала. Потом сообщила, что ей нужно сделать кое-какие покупки, и попросила меня пойти с ней по магазинам. Я твердо сказал, что слишком устал и нуждаюсь в отдыхе, но пригласил ее отужинать со мной позже в «Китайском городе». В номере я почитал немного Гельдерлина и подремал до семи вечера. Она пришла ко мне в отель около восьми. Мы выпили немного вина в номере, а потом пошли в «Китайский город». Она сообщила, что провела остаток дни, гуляя среди доков, и мне стало понятно, почему она выглядела такой усталой и измотанной. Мы выпили калифорнийского вина, закусили мясом, и мне показалось, что она слегка расслабилась. Она начала делиться со мной своими проблемами, рассказала о своей жизни, о своем бывшем муже – гомосексуалисте, которого ей так и не удалось «перевоспитать», о своих случайных связях с другими мужчинами: она не могла устоять перед творческими людьми – поэтами, артистами,
– Я не собираюсь спать с вами, у меня есть с кем заниматься любовью, – сказала она.
Меньше всего мне хотелось бы переспать с ней, подумал я. Накануне вечером она показалась мне довольно привлекательной, и я даже позавидовал втайне Джиму, проведшему с ней ночь. Лет десять назад я обязательно переспал бы с ней, не задумываясь о последствиях. Теперь же мне было совершенно ясно, что она пытается обвести меня вокруг пальца, предлагая мне себя взамен того, что я могу дать ей. Мне не хотелось быть ее должником.
Мы провели с ней час в книжном магазине «Сити лайтс», поговорили с ее друзьями, а затем перешли дорогу и заглянули в кафе, где выпили еще немного вина. В полночь я твердо сказал, что мне надо идти спать – на следующее утро нужно рано встать, чтобы успеть на поезд в Пало Альто, где у меня лекция. Она ответила, что проводит меня до улицы Саттер, так как хочет подышать свежим воздухом. На углу Саттер я попытался усадить ее в такси, но она заявила, что хотела бы выпить еще чашечку кофе, чтобы немного прийти в себя и протрезветь. Таким образом с большой неохотой я позволил ей войти ко мне в номер (ночной портье – мой друг – ничего не сказал, только сочувственно подмигнул). Не думаю, что она намеревалась меня соблазнить. Она показалась мне такой потерянной и одинокой! Как бы там ни было, я решительно был настроен пресечь любые поползновения с ее стороны затащить меня в постель.
Она на несколько минут зашла в ванную, пока я готовил кофе. Затем я отправился умываться, а она разлила кофе по чашечкам. В ванной стоял сильный запах ее духов. Когда я вернулся в комнату, она уже лежала навзничь с закрытыми глазами на одной из сдвинутых вместе постелей. Лицо у нее выглядело бледным. Я спросил, как она себя чувствует, и Хельга ответила, что ей плохо, но она немного передохнет и через минуту все будет в порядке. Я поставил чашечку кофе рядом с постелью. Она благодарно протянула руку и погладила мою ладонь. Потом попросила:
– Пожалуйста, поцелуй меня… один только раз.
Я по-прежнему пытался выдержать покровительственный, отцовский тон, погладил ее по голове и сказал:
– Конечно же, хорошо.
И склонился над ней.
Рот у нее оказался мягким и чувственным, правда, нижняя губа была слегка шершавая и потрескавшаяся. Поцелуй меня взволновал – он подействовал подобно глотку свежей воды, о котором я недавно упоминал. Хельга издала легкий стон и продолжала лежать совершенно отрешенная и пассивная. Когда я попытался отстраниться от нее, она снова чуть слышно застонала – легкий звук исходил из глубины ее горла. Я сидел в очень неудобной позе – у меня заболела шея, и я закинул колено на край постели. Внезапно она задышала глубоко и ровно, как будто почувствовала облегчение, а ее ладонь, как бы случайно, коснулась моих брюк. Я мгновенно среагировал на это легкое прикосновение. Меня весь день мучило любопытство: что у нее под юбкой – чулки или колготки? Я понял, это мой последний шанс: если она носит колготки или у нее под трусиками пояс, то я немного помедлю ради вежливости, а затем предложу ей выпить чашечку кофе. Если нет… Ее бедра сразу же раскрылись, как только я коснулся ее колена, а затем моя ладонь двинулась вверх и достигла края чулка, где начиналась гладкая кожа бедра, затем – еще выше… и моя рука нащупала ее пах, и я обнаружил, что на ней нет трусиков. Вероятно, она оставила их в ванной. Она уже успела расстегнуть мне ширинку и обхватила рукой мой напряженный пенис. Затем я ощутил, как она сделала легкое движение навстречу моей ладони, лежавшей у нее между ног. Мне уже было все равно. Через мгновение я вошел в нее. Должен признать, я испытал острое наслаждение, чисто физическое – это было просто совокупление – мужчины и женщины вообще, безотносительно к их личностям. Она заключила меня в свои горячие объятия. Миг наслаждения был кратким. Оба мы так возбудились, что достигли оргазма одновременно через несколько секунд. Я немного задержался в ней и посмотрел ей прямо в глаза: она выглядела спокойной и умиротворенной. Она предложила:
– Давай разденемся и ляжем в постель.
Предложение выглядело разумным. Мы так и поступили. Но остаток ночи прошел далеко не благоразумно. Она получила от меня все, что хотела, а я получил то, чего так тщетно пытался избежать. Меня особенно поразило то, что она начисто была лишена способности любить. Она испытывала чисто сексуальное наслаждение совершенно отрешенно – такое мне приходилось наблюдать крайне редко, что, впрочем, лишний раз доказывает: не все развратные женщины обязательно фригидны. В паузах между совокуплениями она охотно обсуждала разные проблемы, касающиеся моей жизни, психологии, лекций и т. п. Мы вынуждены были разговаривать шепотом, чтобы не потревожить соседей в других комнатах.