Бог нажимает на кнопки
Шрифт:
– Не все же газеты врут.
– Они подчиняют свое содержание злобе дня. Им чуждо искание истины. Если ты читала Оруэлла… Там есть очень яркий образ: правительство одной страны подчищает память людей через старые газеты. Их перепечатывают заново и сдают в библиотеки, чтобы люди пришли, прочли и убедились, что воевали они вовсе не с той страной, что справа, а с той, что слева. И люди глотают эту страшную микстуру. И верят. Чтобы через год или два снова узнать, что враг и союзник поменялись местами.
– Это фантазия. У нас никто такого не делает.
– Я же только что сказал, что летописи подчищались. А газеты и подчищать не надо. Они полны сиюминутных настроений, которые гибнут раньше, чем мотыльки-однодневки. Они отравляют наши души. И я предпочитаю использовать свинец их шрифта для лечения синяков – не более того.
– Так что же мне делать?
– Твое объявление может быть важным и нужным. Может – неподходящим и опасным.
– Как это понять?
– Покажи мне его.
Девушка с синяком раскрыла маленький рюкзачок на длинных лямках, который так и не сняла с тех пор, как вошла в магазин, и достала оттуда слегка помятую газетную вырезку.
Человек с портфелем в очередной раз инстинктивно поправил очки и начал читать.
Много времени ему не потребовалось – объявление было совсем короткое. А потом он отложил его в сторону и сказал просто и без малейших колебаний:
– Не ходи туда!
– Ты думаешь, не ходить? – расстроилась девушка.
– Не ходи!
Глава 6. 2024 год
Пока слепой спал, в той же квартире на кухне происходил разговор.
Беседовали отец слепого и человек, доселе в эту квартиру еще не захаживавший, но, судя по всему (если бы кто захотел взглянуть со стороны и сделать свои выводы), хозяину знакомый – и даже очень хорошо.
Нельзя сказать, чтобы он отличался приятной внешностью, но отсутствие таковой он компенсировал повышенной эмоциональностью и какой-то нарочитой, глянцевой, прямо-таки для наглядного пособия, позитивностью. Он словно сознательно перекроил свое лицо под рекламный слоган. Вроде: «Положитесь на нас – и мы решим все ваши проблемы» или «Со мной не пропадешь».
– Вы думаете, это может сработать? – спросил его отец.
– Наверное, неэтично позволять себе подобные высказывания по отношению к семье больного человека, и меня могут упрекнуть во внушении ложных надежд, но я не боюсь ни того ни другого, потому что уверен: это сработает!
Да, гость говорил слегка витиевато, но отец не следил за стилем, он жадно впитывал суть.
– Почему вы так уверены?
– Потому что я видел, как он это делает. Это… Простите, но я не нахожу этому никаких логических объяснений, а потому назову это устаревшим, но единственно подходящим словом. Это чудо!
– Чудо? Вы верите в чудеса?
– Приходится поверить, когда сталкиваешься с ними вплотную.
– Может быть, он использует какой-то особый вид энергии, какое-то излучение?
– Я не знаю подробностей. Но я видел результаты собственными глазами. Люди выздоравливают.
Отец встал с табурета и сделал круг по кухне. Нервно, практически на одних пальцах ног, не касаясь пола пятками.
– Даже если порок врожденный? – спросил он, возвращаясь к столу.
– Да. И в таких случаях. Не сомневайтесь! – ответил гость.
– Нет, не знаю. Я боюсь сказать ему об этом. Вдруг он поверит, а потом что-то не получится? Ну бывают же исключения. Не исцеляются же все сто процентов. Мне страшно его обнадеживать. Он уже свыкся с темнотой и не так уж плохо себя в ней ощущает.
– Вы не обязаны говорить ему заранее. Просто приведите его на сеанс, и все. Скажите, что это очередной доктор, очередная консультация.
– Об очередности нет и речи: мы давно уже не посещаем врачей. Все они были едины во мнении, что мальчик неизлечим.
– Хорошо, придумайте что-нибудь.
Отец в волнении потер ладони:
– Нет, я не могу его обманывать. Придется сказать, как есть.
– Только ничего не обещайте, – посоветовал гость. – Договоритесь о попытке, об использовании маленького шанса. Скажите, что он минимальный. Что вы делаете это просто для того, чтобы не корить себя потом, что не попробовали.
– Да, хорошо, я так и скажу.
Гость между тем раскрыл дипломат и извлек на свет божий пачку фотографий.
– Вот смотрите: это люди, которые исцелились. Вот они до и после. И это не придуманные персонажи. У каждого есть имя, адрес, телефон. Они готовы все подтвердить, ответить на любые вопросы. Это то, что они взяли на себя добровольно, чтобы помочь другим людям.
– Да-да, – рассеянно сказал отец, впиваясь взглядом в разложенные на столе снимки.
Гость не мешал просмотру этого внушительного портфолио и почтительно помалкивал.
– А скажите, – нарушил молчание отец, – среди них были и… слепые?
– Трое.
– Они родились слепыми?
– Двое – да. Третий ослеп в раннем детстве.
– И все… прозрели?
– Все. Да вот сами посмотрите. Вот эта женщина и двое молодых людей.
Отец снова вцепился в фотографии и через некоторое время провозгласил, не то выражая сомнения, не то отгоняя их:
– Это невозможно, невероятно!
– Мы живем в двадцать первом веке. Кто осмелится утверждать, что человеку не по силам раздвинуть границы между невозможным и очевидным?
– Очевидным, – как эхо прошелестел отец.
– Да, очевидным. Чтобы видеть воочию. Чтобы очи видели.
– Неужели он будет видеть? – спросил отец, и его собственные глаза увлажнились невесть откуда взявшейся слезой.
– Он будет! Я уверен в этом!
– Завтра его мать выписывается из больницы. Она тоже будет безмерно счастлива. Безмерно.
– Я полагаю.
Отец открыл шкафчик и достал оттуда бутылку и пару рюмок.
– Давайте выпьем за это! – предложил он.
– Я за рулем, – ответил гость.