Бог Плодородия
Шрифт:
– И никогда раньше не испытывал любви ни к одному человеку. Я наслаждался их лестью. Упивался только тем, что доставляло плотские удовольствия - вкусом, запахом, звуками и ощущением самого мира и всего в нем. Без тела я не ощущаю ничего этого. Могу возродить в памяти, «чувствовать» их в некотором смысле, поскольку переживал все давным-давно, но не так как ты.
Отпустив ее, Анка направился к мозаичным картинам и замолчал, рассматривая изображения.
Габи наблюдала за ним некоторое время и наконец, пошла следом.
– Я отказался
Он колебался, словно оценивал реакцию Габи на свои слова или возможно решая, стоит ли продолжать рассказ.
– Поскольку она была красива, я желал ее, и наслаждался теми удовольствиями, что испытывал, когда был с ней как человеческий мужчина. Некоторое время я полагал, что это соответствует понятию человеческой любви и позволил себе считать, что чувствую нечто большее, чем обычная страсть. Однако, задолго до ее смерти, понял, что был влюблен в само понятие «любовь», а не в Шу-Этну и что она, без сомнения, тоже не любила меня. Да и как можно, когда для нее существовала только онаво всем мире?
– СамаШу-Этну являлась единственной любовью ее жизни, - иронически добавил он.
Лицо Анки приобрело суровое выражение, пока он изучал изображение, запечатлевшее убийство жриц в храме:
– Я покинул человечество, потому что постепенно возненавидел людей, они вызывали у меня отвращение своей жадностью и жестокостью… но главным образом потому, что жаждал уничтожить их всех в отместку за гибель моего сына и знал, если останусь, то сделаю это.
Ревность разрасталась в душе Габи вопреки всем усилия задушить ее, несмотря на утверждение Анки, что он не испытывал к женщине которой подарил ребенка ничего… кроме страсти, как будто этого недостаточно, чтобы она ревновала!
По логике это не должно ее волновать. Все произошло задолго до нее. И она не вправе упрекать его за ту жизнь, которую Анка вел прежде чем увидел ее, и пришел к выводу, что она достойна стать той самой, избранной, еще до того как она узнала о его существовании.
Глупо или нет, однако Габи все же ревновала и по-прежнему чувствовала себя обманутой, так как та женщина носила его ребенка. И ничего не могла с этим поделать.
Однако большую боль ей причиняли страдания Анки. Как она могла не волноваться о нем? Взяв его руку, Габи на мгновение прижалась щекой к его ладони, прежде чем повернуться и поцеловать в ее серединку.
– Мне очень жаль.
Анка посмотрел на нее с легким удивлением.
– Из-за того, что произошло. Из-за сына, которого ты потерял.
Сдвинув брови, он с любопытством поинтересовался:
– Ты же не имеешь к этому никакого отношения. С чего бы тебе чувствовать вину?
Габи проглотила комок в горле:
– Потому что я тоже - человек. Но… - она заколебалась, - а еще, мне больно из-за того, что ты испытываешь боль.
Она отпустила его руку.
– В общем… за все то время что
Анка выглядел, разрывающимся между облегчением и неверием, оттого что Габи простила его, радостным, но несколько сердитым, вероятно из-за такой оценки его образа жизни.
– Ты не должна торопиться оправдывать меня, - пробормотал он.
– Вероятно не стоило, если только…
Он запнулся и покачал головой.
– Я придаю большое значение твоим словам, хотя, несомненно, я был потребителем и не достоин твоего великодушия. Я сам никогда не смогу простить себя за то, что мое высокомерие едва не стоило мне самого ценного, что мог предложить этот мир.
– Тем не менее, вопреки тому, что ты думаешь, использовать кого-то… или быть использованным по определению не «зло». Пока это приносит пользу обоим, это - правильно. Давать и брать не только естественно, это приносит удовлетворение. Единственное, что при этом является неправильным, это брать без отдачи, брать, не имея на это позволения.
– То, чем я занимался - неправильно и ничто совершенное мною ранее, не делалось по справедливости - да, я возмещал людям все, но не предоставлял им выбор.
Затем он замолчал, и Габи почувствовала, как ужасное чувство потери охватывает ее. Она бы радовалась, что Анка узнал и понял теперь, по какой причине ей было так трудно принимать его поступки, если бы понимание также не означало окончательного прекращения отношений между ними, а это нечто такое, с чем Габи думала ей трудно смириться.
– И что сейчас ты намерен предпринять?
– спросила она с отчаянием.
Анка обернулся, задумчиво глядя на нее. Затем мягко притянул ее к груди, крепко сжав на мгновение в объятиях.
– То, что, знаю, мне необходимо сделать.
– Он громко сглотнул.
– Я хочу, чтобы ты покинула это место, Лунный Цветок. Находиться здесь для тебя опасно.
Габи кивнула:
– Я в курсе. Мы получили распоряжение оставить раскопки. У нас есть всего лишь несколько недель.
Он отстранился, схватив ее за плечи:
– Не жди, - приказал он низким, клокочущим от гнева голосом.
– Ты выяснила все, что тебе нужно было узнать. Отправляйся домой! Со временем, если это будет возможно, я приду к тебе.
Габи посмотрела на него с удивлением. Страх и надежда воевали внутри нее.
– Что ты имеешь в виду под «если возможно»?
– спросила она испуганно.
Он помотал головой.
– Просто… пообещай мне, что ты уедешь, как только завершишь все соответствующие приготовления. У тебя нет причин задерживаться здесь, зато есть все основания, оказаться как можно дальше от этого места. В скором времени тут начнутся большие проблемы. Я хочу…. Мне нужно знать, что ты будешь в безопасности, если я не смогу быть рядом, чтобы защитить тебя. Обещай мне.