Бог-Скорпион
Шрифт:
— Нет. Солнце мешает.
— Ну, неважно. Если бы ты ее видел, то разглядел бы зарубки у нее на стволе. На высоте примерно одного локтя от земли — Зарубка Печали. Если вода поднимется только лишь до нее, будет голод. Тебе сколько лет? Десять? Одиннадцать? Когда я был немногим постарше тебя, такое случилось, и Бог, который тогда у нас был, принял яд.
— А люди как? Голодали? Умирали?
— Да; и мужчины, и женщины, и дети. Но сегодня Бог силен. Неутомим в любви, — хоть детей всего двое: ты и твоя сестра, — могуч на охоте, непобедим и в еде, и в питье. Так что вода поднимется по стволу до Зарубки Отличной
Забыв про солнце, Принц внимательно вглядывался:
— А та зарубка, на самом верху?
Слепец покачал головой, не сразу решаясь ответить.
— Давным-давно — когда точно, не знаю — было сделано предсказание. Говорили, будто один из Богов сделал эту зарубку, и вода никогда еще не поднималась так высоко. Слишком много хуже, чем слишком мало. Если вода дойдет до этой зарубки, весь мир утонет и волны будут плескаться у дверей Дома Жизни. А зовется она… — наклонившись, Слепец прошептал: — Зарубка Всеобщей Погибели.
Принц молчал, и, выждав немного, Слепец, нащупав его коленку, тихонько ее погладил:
— Ты еще слишком мал, чтобы все это знать. Не мучься сейчас — не думай. В свое время, когда я умру, а Бог обретет Бытие в Доме Жизни, ты вместо него будешь Богом. И тогда ты все поймешь.
Вскинув голову, Принц с силой, горестно выкрикнул:
— Не хочу я быть Богом!
— Что? Как? То есть как это — не хочешь? Больше ведь некому!
Принц яростно замолотил кулаками по сухой глине:
— Не буду я Богом! И они меня не заставят!
— Тише, тише, дитя! Подумай, что будет со мной, если кто-то услышит?!
Принц сверлил взглядом незрячие бельма, как будто так можно было заставить Слепца увидеть.
— Не буду… Потому что не могу. Не могу я заставить воды реки подниматься… и небо поддерживать не могу. Я иногда вижу сон: Темнота. И все рушится. Каждая вещь тяжелая, давит. А мне ни двинуться, ни вздохнуть…
Слезы бежали по лицу Принца, потом потекло и из носа. Он поднял руку, утерся.
— Не хочу я быть Богом!
Слепец заговорил настойчиво и громко, как бы пытаясь властью голоса заставить его слушать:
— Когда ты женишься на своей Царственной Сестре…
— Я никогда не женюсь, — с неожиданной страстью возразил Принц. — Никогда. А уж на Прелестной-Как-Цветок и подавно. Но и ни на ком другом тоже. Когда я играю с мальчишками, им хочется играть в охоту, а я от этого задыхаюсь. Когда играю с девчонками, они хотят играть в мужа — жену, и приходится прыгать на них вверх и вниз, пока снова не задохнешься. А тогда они сами начинают на мне прыгать, и у меня от этого голова кружится.
Какое-то время Слепец молчал.
— Да, — сказал он наконец, — да, так, так.
— Я хотел бы быть девочкой, — выговорил Принц, — хорошенькой девочкой, у которой всех дел-то — всегда быть красивой и наряжаться. Тогда они не смогли бы превратить меня в Бога.
Слепец задумчиво почесал нос:
— Но не поддерживать небо? Не заставлять воды реки подниматься? Не убивать на охоте быков? Не поражать метко цель?
— Мне эту цель не увидеть, какое уж там — поразить.
— Не понимаю, что это значит.
— У меня что-то вроде тумана перед глазами.
— Принц! Ты не выдумываешь?
— И он становится все плотнее. Медленно, но я чувствую.
— Нет!
— Так что, сам понимаешь…
— Но,
— А я никому не рассказывал. Я устал от всех этих курений, нашептываний, от гадости, которую надо пить. Я устал.
Слепец заговорил взволнованно и громко:
— Но ты же ослепнешь! Мало-помалу, год за годом ты будешь слепнуть, дитя. А что будет с нами? Ты только вспомни: ведь есть Зарубка Всеобщей Погибели!
— А мне какое до этого дело! Если бы я был девочкой…
Уперев палку в землю, Слепец пытался встать на ноги.
— Они должны знать. Он должен узнать немедленно. Бедный Принц, бедный слабый ребенок. И бедный народ!
Мальчик схватил Слепца за ногу, но тот вырвался, встал наконец во весь рост.
— Не рассказывай никому!
— Я должен, бедняжка. Они тебя вылечат…
— Нет!
— Я громко обращусь к Богу, когда он будет заканчивать Свой бег, и Он услышит меня.
— Не хочу я быть Богом!
Но Слепец уже шел торопливо вперед, постукивая палкой по знакомым стволам деревьев, ступая безошибочно на узкие тропинки, тянувшиеся между ирригационными каналами — в данный момент желобками со стенками из сухой глины. Принц забегал вперед, потом бежал рядом, плакал, взывал к Слепцу, дергал его за набедренную повязку, пытался ухватить за руку, но тот шел вперед, ни на миг не сбиваясь с шага, и только бормотал, отмахиваясь палкой и качая головой:
— Бедный ребенок! Бедный ребенок!
Наконец, выбившись из сил, плачущий, полуослепший от солнца, Принц сдался. Он сбавил темп, протащился какое-то время следом за стариком, но потом бросил и это, рухнул на землю и долго плакал. Наплакавшись, он замер с опущенной головой и вдруг начал произносить какие-то фразы, как будто пробуя их на слух или стараясь увериться, что не забудет.
— Не понимаю, о чем это он говорит. Мои глаза видят прекрасно.
Он повторил это снова, прибавил слышанное, наверно, где-нибудь в коридорах Дворца:
— Он маньяк, одержимый.
Потом попробовал сказать проще:
— Я Принц. А он — лжет.
Он поднялся на четвереньки и потом — во весь рост. С полузакрытыми глазами брел по тени и повторял, словно заучивая урок: «Он лжет. Он лжет. Он лжет».
И тут на него налетел вихрь юбок, и сразу обрушился ливень слов, причитаний. Две няньки, коричневая и черная, набросились на него, подхватили и понесли, на ходу орошая слезами, ругая и заклиная, увещевая и душа ласками. Они пронесли его на руках до Дворца и только там наконец опустили на землю, обняли и расцеловали, почистили юбочку и снова стали душить в пахучих и потных, по-матерински щедрых, могучих руках. Они говорили, что он озорник: зачем он притворился, что спит, когда они отлучились на одну минуточку — взглянуть на Бога? Они, причитая, рассказывали, как всюду искали его, объясняли, что он не должен проговориться, охали, что он очень недобр к своим нянюшкам, у которых всего-то одна забота — чтоб он был счастлив. Держа за руки, они провели его к боковым воротам Дворца, ввели во внутренние покои, быстро переодели и приготовили для церемонии, не прекращая стрекотать о жутких опасностях, связанных с крокодилами, речными чудовищами, львами, шакалами и мерзкими стариками. Но он, похоже, не слышал их слов. Не обращая на нянюшек никакого внимания, бормотал снова и снова: