Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)
Шрифт:
Ледяная стужа позорного поражения свирепствовала в салоне самолета; стояла гробовая тишина, нарушаемая время от времени стонами получивших травмы игроков -- таких оказалось немало. Посередине самолета сидели тренер с владельцем клуба, и от них отталкивались айсберги пессимизма, неумолимо плывшие дальше по всему проходу. Погода ужасная, самолет, то и дело проваливаясь в воздушные ямы и лишая пассажиров привычного комфорта, пробивался, натужно гудя, сквозь густую, словно похлебка, мглу черного громадного облака. Хьюго сидел рядом с Джонни Сматерсом,-- тот ревел, как лось-самец, хотя по диагнозу, поставленному врачом, у него всего лишь небольшой ушиб ребер и теряя терпение ждал, когда кончится этот полет, эта болтанка, чтоб не чувствовать
И вдруг произошло такое, что сразу заставило его забыть о футболе. В левом ухе раздался треск, наподобие атмосферных разрядов. Потом незнакомый мужской голос сказал: "Высокочастотный приемник номер один вышел из строя". Сразу за этим послышался голос другого человека: "Высокочастотный приемник номер два вышел из строя. Мы потеряли радиосвязь с землей". Хьюго оглянулся по сторонам, уверенный, что и все остальные прекрасно слышали -- ведь эти фразы явно прозвучали по радиосистеме оповещения пассажиров. Но6 к его удивлению, все вокруг занимались тем, чем и прежде,-- вполголоса разговаривали, что-то читали, дремали. Даже Хьюго узнал голос командира: "Ничего себе сообщение, черт бы его побрал! Сорок тысяч футов этой похлебки от нас до самого Ньюфаундленда!"
Хьюго выглянул в окошко: за бортом густая темень, больше ничего; красная лампочка на краю крыла на какое-то мгновение показалась каплей размытой крови, подмигивает ему несколько раз гаснет в темноте. Он задернул шторку, застегнул привязной ремень.
"Ну, ребята, совсем весело,-- радовался в ухе Хьюго голос командира,-у меня для вас радостная весть: мы потеряли ориентировку и сбились с курса. Кто увидит внизу территорию Соединенных Штатов -- пусть зайдет, похлопает меня по плечу!"
Но, как ни странно, ничего особенного в салоне не происходило. Дверь пилотской кабины отворилась, вышла стюардесса. На губах у нее блуждала какая-то странная, сместившаяся в сторону улыбка. Не меняя выражения лица, с той же улыбкой она прошла в самый хвост самолета и села в кресло. Убедившись, что ее никто не видит, быстро защелкнула вокруг талии привязной ремень.
Самолет все взбрыкивал, и пассажиры стали поглядывать на часы: приземлиться должны еще минут десять назад, но самолет все летит не снижаясь. Вдруг по радиосистеме оповещения послышался предупредительный треск и вслед за тем ровный голос командира:
– - Леди и джентльмены, говорит командир корабля. Боюсь, мы немного опаздываем. идем со встречным ветром. Надеюсь, вы уже пристегнули ремни. Благодарю вас.
По всему салону раздавался этот металлический треск -- последний звук, который услыхал Хьюго; потом опять впал в долгое забытье. Очнулся от острой боли в ухе,-- слава Богу, в правом. Самолет шел на посадку. Хьюго, отдернув шторку, выглянул в окошко: под облаками, на высоте футов четырехсот, внизу мелькают огоньки. Посмотрел на часы: опаздывают почти на три часа.
– - "Постарайся приземлиться поточнее.-- Этот мужской голос, он уверен, донесся до него из пилотской кабины.-- У нес не осталось горючего, не потянем лишнюю тысячу ярдов".
Хьюго попытался откашляться, прочистить горло -- сухой комок дерет глотку. Все уже собрали вещи и спокойно ждали выхода на бетонное поле -- и невдомек, как им всем повезло, горько размышлял Хьюго, глядя в окошко и страстно желая поскорее очутиться на земле.
Самолет плавно сел и докатился до стоянки. По радио послышался знакомый голос капитана:
– - Надеюсь, полет вам понравился, дорогие пассажиры. Прошу извинить нас за опоздание. Надеюсь на скорую встречу.
Хьюго сошел с трапа на землю под каким-то странным углом. Обещал Сильвии, что
В такси, убегая от грубого мира покрытых синяками, побежденных товарищей, от воспоминаний о схватке со смертью в заблудившемся в тумане самолете, он с тоской, страстно мечтал о теплой постели, о нежных ласках многоопытной в таких делах, очень дорогостоящей ему девушки.
Сильвия долго не реагировала на его звонки в дверь, а когда наконец ее отворила, лишь на цепочку, то предстала пред ним в халатике для ванны, с лицом, искаженным, по-видимому, невыносимой головной болью. Хьюго к себе не впустила, а лишь процедила через щель в двери:
– - Я уже сплю. Приняла две таблетки сильного снотворного. У меня просто раскалывается...
– - Ах, дорогая, прошу тебя!
– - стал умолять ее Хьюго; от ее ночной рубашки и халатика исходил такой чудный, дразнящий запах.
– - Уже поздно!
– - резко сказала она.-- И ты просто ужасно выглядишь. Поезжай домой, поспи немного.-- И решительно щелкнула дверью.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице дома Сильвии, Хьюго твердо решил всегда таскать с собой в кармане дорогую безделушку на такой вот пожарный случай. Выйдя на улицу, с тоской посмотрел на окно Сильвии на четвертом этаже: сквозь плотно закрытую штору все же пробивался тонкий луч света, располагающий к уюту, мучительный дразнящий. Вдруг в холодном ночном воздухе он услыхал смех -- такой теплый, чувственный,-- он его отлично слышал левым ухом и вдруг с болью, перехватившей дыхание, вспомнил, когда, в какие моменты слышал этот соблазнительный смех... Пошатываясь, шел по улице под бледно горящими фонарями, чемоданом в руках, чувствуя себя точно как Вилли Ломен на закате карьеры в пьесе Артура Миллера "Смерть коммивояжера". Ему показалось, что за ним медленно едет черная машина, но сейчас он слишком расстроен -- не обратил на это никакого внимания.
Придя домой, взял карандаш, лист бумаги и записал все подарки, сделанные Сильвии этой осенью, с указанием цены каждого драгоценного украшения. Общая сумма вместе с налогами оказалась довольно внушительной -3468,3 доллара. Разорвал листок и пошел в постель спал он плохо и постоянно в тревожном сне слышал гул барахливших двигателей самолета и звуки радостного, мучительного для него женского смеха на четвертом этаже, у себя над головой.
На следующий день с утра лил дождь, и во время тренировки он плюхнулся в грязь и имел, конечно, самый жалкий вид, в расползающейся под ним липкой жиже. Сокрушался: почему выбрал себе такую профессию -- футболиста. Позже, когда мылся под душем, устало смывая куски грязи с лица и подбородка, вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В кабинке рядом стоял Крокер, запасной защитник, и, намыливая голову, смотрел в его сторону с какой-то странной улыбочкой на губах. Потом от Крокера до него донесся долгий, низкий, мучительный для него смех, словно в голове у Крокера спрятан проигрыватель и он все время крутит пластинку с любимым музыкальным произведением. Крокер! Хьюго готов был убить его в эту минуту,-- так это был Крокер! Жалкий запасной игрочишка, команда даже не брала его на выездные матчи. Каждое воскресенье у него выходной, предатель, умеющий использовать для собственных удовольствий каждую минуту своего времени, когда товарищи ломаются на полях, отчаянно дерутся за жизнь.
Хьюго все снова слышал этот смех даже журчание воды заглушает. Ладно, в следующий раз, при двусторонней встрече с вторым составом, он изуродует этого сукина сына во время схватки вокруг мяча.
– - Тебя хочет видеть тренер, Плейс,-- сообщил второй тренер и добавил по-испански: -- Pronbo!1
1 Да поживее! (исп.)
Хьюго не нравилось это испанское слово, слишком от него разит газетной, выпендренной передовицей.
Тренер сидел повернувшись спиной к двери и глядя на фотографию Хойхо Бейнса.