Бог злости

Кент Рина

— Хватит, Килл. — Джереми направляет свой бокал влево. — Нико позаботится об этом.

Я хмыкаю сквозь затяжку дыма.

— Да, черт возьми. — Николай потирает нос. — Насилие, детка.

— Не обязательно прибегать к насилию, — говорит Гарет тоном придурка-пацифиста.

— Обычно достаточно угрозы, — заканчиваю я за него.

— Мы сделаем это по-моему, ублюдки. — Николай шлепает девушку по заднице, заставляя ее вскрикивать. — Займите места в первом ряду, чтобы смотреть и учиться.

Гарет

наклоняет голову в его сторону.

— Постарайся не провоцировать Змей, пока ты здесь.

— Невозможно.

— Они тоже часть Братвы. Если прольется кровь, вы с Джереми будете отвечать перед своими родителями.

— Вот тут ты ошибаешься. — Джереми делает глоток своего напитка. — Змеи могут быть частью одной организации, но их отцы — соперники наших родителей в гонке за власть. Однажды они возьмут бразды правления в свои руки, поэтому они пытаются раздавить нас, пока мы не захватили империю.

— Вот почему они вкладывают все свои усилия в эти маленькие провокации, которые являются камуфляжем для более крупного плана. — Я опускаюсь рядом с Николаем и затягиваюсь сигаретой.

— Именно, — соглашается Джереми. — Мы не можем ослабить бдительность.

Девушка, которая совершила мировое турне от колен Джереми до колен Николая, приближается ко мне на четвереньках с отчаянием пумы в жару.

Ее глаза пылают, и она, вероятно, пьяна или под кайфом, или и то, и другое, учитывая ее чрезвычайно расширенные зрачки.

Она распустила свои темные волосы по лицу — настоящая имитация того фильма ужасов, где девушка вылезает из колодца. Даже ее движения соответствуют этому призраку.

Я хватаю ее за волосы и втягиваю между своих ног. Она задыхается, но затем хихикает, фыркает и издает всевозможные раздражающие звуки, которых должно быть достаточно, чтобы запретить ей дышать.

Мои пальцы впиваются в ее череп, затем в челюсть.

— Открой.

Она послушно открывает рот, обнажая пирсинг на языке.

Это не тот рот, который был настолько полон моей спермой, что она выпленула ее на мои дизайнерские туфли, сверкая глазами и трясясь.

Тряска важна, потому что, хотя она была явно напугана и совершенно не в своей тарелке, она все еще гневно смотрела на меня.

И все равно выплюнула мою сперму, как будто она недостойна быть в ее желудке.

Только по этой причине у меня возникло искушение заполнить все ее дырочки этой спермой.

А сейчас я твердый.

Блядь. Когда я начал так плохо контролировать свое либидо?

Ответ очевиден — три дня назад.

Три гребаных дня с момента моего визита на скалу, где, как я думал, я смогу найти ответы.

Я нашел кое-что гораздо лучше.

Ответ за ответом.

Глиндон

Кинг.

Я отбрасываю девушку-призрака, затушив сигарету о ее сумку от Гуччи, и встаю.

Джереми смотрит на меня.

— Разве ты не собираешься остаться и спланировать последние детали следующего посвящения?

— На этот раз это сделаешь ты.

— Килл, фальшивый стратег! — Николай тычет в меня пальцем, не обращая внимания на девушку, которая трясётся в его объятиях. — Не ты ли говорил, что никто не может превзойти тебя, потому что твои планы самые лучшие?

— Так и есть.

— Тогда расскажи нам один.

— Джереми уже все знает, и я не хочу повторяться. Позвони мне, когда начнется настоящее веселье.

— Ты действительно уезжаешь, наследник Сатаны? Веселье только начинается.

— Некоторые из нас действительно учатся, Нико. Студент-медик, помнишь?

— Чушь. Ты гений.

— Все равно нужно приложить немного усилий. — Не совсем, но обществу становится легче от осознания того, что все люди и страдают так же, как и они.

Я хлопаю Гарета по плечу.

— Оставайся скучным, старший брат.

Он отмахивается от меня, и я улыбаюсь, выскальзывая с главной вечеринки и направляясь вниз. Подвал звукоизолирован, поэтому вся музыка и веселье в конце концов исчезают, когда я закрываю за собой дверь.

Красная комната появляется в фокусе, и я стою у входа, глядя на попытки шедевров, которые я пытался сделать за эти годы.

Моя первая фотография этих мышей была сделана камерой Polaroid. Мне нужно было запечатлеть момент, когда я увидел внутренности живого существа.

На второй я запечатлел Гарета, когда он ударил колено, размазал кровь по всему саду и изо всех сил старался не заплакать.

Третьим был Гарет, на которого напала собака. С тех пор он больше никогда не приближался к собакам. Если бы он понимал, что собака, которая его укусила, была больной и, возможно, бешеной, ему не пришлось бы больше так опасаться их. Но я рано узнал, что реакция других людей на угрожающие, опасные ситуации значительно отличается от моей.

Там, где я остаюсь собранным, они паникуют.

Там, где я ищу решение, они позволяют страху захлестнуть их.

За эти годы я сделал много фотографий. Некоторые из них ужасны. Другие — не очень. Но обычно они подчеркивают какую-то форму страдания.

Какую-то форму... человеческой слабости.

Сначала я фотографировал их, чтобы понять, как их реакции на определенные ситуации отличаются от моих. Потом я наслаждался знанием того, что я владею частью их души, к которой никто не имеет доступа.

Даже они сами.

Вот почему они шедевры.