Богатство
Шрифт:
— А где ваш сын учится?
— Сережа-то? — расцвел старик. — Уже на третьем курсе в Институте восточных языков во Владивостоке… Не шутка!
— На каком факультете?
— На японском. Вот жду… обещал навестить.
С крыши правления, грохоча, скатилась лавина подтаявшего снега, вызвав лай ближних собак, а потом, не разобравшись, в чем тут дело, лай подхватили соседние псы, и скоро весь город минут десять насыщался собачьим браво-брависсимо. Поразмыслив, Соломин сказал, что надеется избавить камчадалов от засилья местных торгашей.
— Меховой
Блинов не очень-то деликатно махнул рукою:
— Был тут один такой. Так же вот рассуждал.
— И что с ним потом стало?
— Да ничего особенного. С ума сошел. Когда его увозили на материк, он за каждый забор цеплялся, кричал и клялся, что он этого дела так не оставит…. Матросы его, сердешного, от Камчатки вместе с доской отклеили. С тем и уехал!
— А где он сейчас? Вылечился?
— Сейчас в Петербурге. Тайный советник. Департаментом государственных доходов ведает… Такому-то чего не жить?
Это смешно, — сказал Соломин, не улыбнувшись.
Словно почуяв, что начальник решил взяться за дело, урядник Мишка Сотенный явился сдать ему эти дела. Соломин ожидал встретить ражего дядьку с бородой до пупа и шевронами за выслугу лет до самого локтя, а перед ним предстал бойкий казак лет тридцати со смышленым лицом.
Соломин решил сразу поставить его на место:
— Ты где шлялся эти дни, не являясь ко мне?
Не робея, казак объяснил, что, пока держится твердый снежный наст, он на собаках смотался к Охотскому морю — до деревни Явино, где недавно пропал почтальон.
— Упряжка вернулась, а нарты пустые, был человек, и нет человека. Приходи, кума, любоваться!
Помня о притязаниях уездного врача Трушина на пост начальника Камчатки и зная, что в Петропавловске немало противников урядника, Соломин сменил гнев на милость:
— Ну, садись, узурпатор окаянный. Сейчас я «мокко» заварю. Ты когда-нибудь «мокко» пил?
— А как же! — последовал ответ.
—Где?
— Конешно… в Сингапуре. Бывал и в Японии, — сказал Мишка. — Жить, не спорю, и там можно. Но больно уж комары у них дикие. Летают, стервы, понизу и, ровно гадюки, хватают за ноги. Жрут так, что ажно слыхать, как они чавкают…
Пришлось удивиться и признать, что урядник человек бывалый. Во рту его, поражая воображение, сверкал золотой зуб.
— Это мне в Шанхае вставляли, — похвастал он. Помимо золота во рту, он имел на груди «Георгия».
— А за крестом ты куда ездил?
— Это мне за китайцев дали. Слыхали, чай, о «боксерах»? Они несколько ден подряд Благовещенск из-за Амура пушками обстреливали… Вот с ними и дрался.
— Не «боксеры» ли тебе и зуб выставили?
— Наш выставил… хорунжий. Я сапоги с вечера забыл наярить, а он заметил. Кэ-эк врежет! Ажно вся конюшня ходуном заходила. «Сапоги, доложил он мне, надобно чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову…»
Знакомство состоялось, пора приступать к делу.
— Дай ключ от сейфа, — велел
Урядник, звякнув шашкою, поскоблил в затылке.
— Помню, что таскал его на груди, вроде гайтана божьего. На ключ, можно сказать, молился. А его не стало.
— Неужели посеял?
— А хучь убейте, выходит, что посеял…
Общими усилиями отодвинули несгораемый шкаф, надеясь, что с помощью отвертки удастся отвинтить заднюю стенку. Но сейф оказался монолитен.
— Слесарь в городе сыщется?
— Да мы уж всяко! — отвечал урядник. — Ковыряли гвоздем и шилом — не открывается. Правда, один способ я знаю. Способ уже проверенный. У нас в казачьей дивизии, когда казначей запил, тоже ключ от сейфа потеряли. Но мы не растерялись. Быстро пороху в замок насылали, фитилек подпалили, потом все по канавам разбежались и крепко зажмурились. Тут как рвануло до небес — и пришла кума любоваться!
— Это не способ, — сказал Соломин. — За такой «способ» меня выкинут в отставку без права на пенсию… Как же я стану управляться с Камчаткою без копейки казенных денег?
— Скоро аукцион — сразу разбогатеете.
Андрей Петрович в бессилии треснул по шкафу ногой:
— Ручаешься, что здесь сорок семь тысяч?
— Так точно. С копейками.
— Ну, ладно. Верю. Считай, что казну я принял…
Соломин велел построить вооруженные силы славного камчатского гарнизона. Он сказал об этом без юмора, а Мишка Сотенный — тоже без юмора! — построил их моментально. Гарнизон Петропавловска составляли девять казаков, в числе которых двое были еще школьниками, а трое безнадежными инвалидами.
Итого, к бою готовы четыре верных бойца.
— Как же вы тут управляетесь с Камчаткой?
— А што нам! — сказал Мишка, заломив набекрень шапку. — До кутузки-то пьяного дотащить — так мне гарнизону хватает.
— В порядке ли карцер?
— Приходи, кума, любоваться.
— Сидит там кто-нибудь сейчас?
— Не без этого. Даже обязательно.
— Пойдем — покажешь…
Прежде чем отомкнуть запоры, Соломин приставил глаз к смотровому отверстию — и в этот же миг глаз ему залепил смачный плевок, метко посланный изнутри камеры. Сотенный с бранью отодвинул засов — обрюзглый господин в коверкотовом пальто и галошах сделал Соломину медвежий реверанс.
— Извините, сударь, что плюнул, не подумав, — сипло проговорил он. — Я ведь решил, что это Мишка меня озирает… самозванец хуже вора Гришки Отрепьева! Это он, это он, Лжемихаил, власть над Камчаткою у закона гнусно похитил…
Соломин, вытираясь, спросил, кто это.
А это наш Неякин, — объяснил урядник, — тот самый, что у покойного Ошуркова в помощниках бегал.
Андрей Петрович в бешенстве заявил Неякину:
— От службы в уездном правлении вы давно отстранены, так чего же околачиваетесь на Камчатке? Кроме того, на вас заведено дело, и вы обязаны предстать во Владивостоке перед судом. Прошу с первым же пароходом покинуть Петропавловск.