Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
— А почему вы хотите мне помочь? — с простительным удивлением отвечал Да Коста.
— Потому что я женюсь на вашей кузине Вивьен! — гордо объявил я и, оставив его, ошеломленного, в холле, радостно взлетел на второй этаж, чтобы сделать предложение.
— Корнелиус! — тихо проговорила Эмили. — Бога ради, что ты скажешь маме?
— Скажу, что встретил красивую, очаровательную, хорошо воспитанную женщину, которая будет мне самой лучшей женой! — решительно сказал я, на самом деле ужаснувшись при мысли о предстоявшем разговоре.
— Но она намного старше тебя! Корнелиус,
Я просидел в своем кабинете два часа после того, как Вивьен приняла мое предложение. Я был огорошен ее мгновенным согласием, так как ожидал, что она отложит ответ, пока не решит окончательно, любит ли меня. Но, оказывается, это не требовалось. Несмотря на мои постоянные признания в любви, она явно не решалась мне поверить, пока я не убедил ее, предложив стать моей женой. Как только этот залог оказался внесенным, она отмела все колебания.
Она сказала, что любит меня, мы назначили день покупки колец, а потом я, взволнованный, с затуманенной головой, как на крыльях помчался домой.
Возбуждение мое стало угасать, когда я, уже сидя в кабинете, подумал о том, что матери придется сказать о моем решении раньше, чем мой помощник информирует о нем прессу. В качестве генеральной репетиции я позвонил Эмили в дом Стива в Лонг-Айленде.
— И как приняла это Эмили? — спросил Сэм, вошедший в комнату, когда я уже положил трубку.
— Она считает, что я сошел с ума. — Я постарался, чтобы это не прозвучало слишком мрачно. — А ты, Сэм, не думаешь, что я сошел с ума?
Сэм поскреб себе голову, словно я задал ему вопрос, давно не дававший ему покоя.
— Нет, я решил, что это самое разумное, что ты мог бы сделать. Ты раз и навсегда нейтрализуешь Да Косту — он не решится расстраивать Вивьен, подкладывая тебе свинью, а ты получаешь энергичную и эффектную жену, не говоря уже о других ее очевидных активах. И меня фактически беспокоит лишь одно. Насколько ее задел кризис?
— Конечно, она кое-что потеряла, но по-прежнему получает большой доход от принадлежавшей ее мужу недвижимости в Южной Америке. Она говорила мне, что ей даже не пришлось сокращать количество слуг.
— Это хорошо. Стало быть, она не гонится за твоими деньгами. Ну-ка, дайте мне подумать. Не прохлопали ли мы какой-нибудь ловушки? Ах да, Да Коста. Узнаем мы, наконец, с кем он спит?
— С какой-то высококлассной девушкой по вызову с Парк авеню. Один Бог знает, как он может ее себе позволить. Забудь об этом, Сэм! С Вивьен сплю я один! Да и вряд ли у нее остается после меня время для кого-нибудь другого!
Сэм рассказывал мне о том, как наблюдал за мной, когда я был охвачен этой любовью и какое-то время был даже не способен отвечать за свои действия. В это время зазвонил телефон.
— Да? — снял я трубку, а Сэм вышел из комнаты.
— Господин Ван Зэйл, вас вызывает из Веллетрии в штате Огайо ваш отчим, доктор Блэккет.
— О Боже! Очень хорошо. Соедините, пожалуйста. — Я провел рукой по волосам. Мелькнула мысль, что мать узнала о моей помолвке и впала в истерику. Я в ярости задавался вопросом, как Эмили могла сыграть со мной такую скверную штуку, когда услышал тихий, сдавленный голос Уэйда:
— Корнелиус?
— Да.
— Корнелиус, я… — Он прервался, прокашлялся и с трудом продолжил: — Я звоню тебе по поводу твоей матери.
— Да?
— Она…
Линия замерла.
Неожиданно я обнаружил, что сижу на самом краю кресла с трудом дыша.
— В чем дело?
— Ей стало плохо. Сегодня, рано утром. Она пошла в больницу… но… — Он не мог говорить. — …Полчаса назад умерла… Я так сожалею, Корнелиус…
Бедняга плакал. Мне хотелось положить трубку.
Когда смог, наконец, говорить, я четко сказал в трубку:
— Я сажусь в первый же поезд. Секретарь сообщит вам время прибытия. До свидания.
Я не сразу осознал, что все еще сижу на краю кресла, по-прежнему задыхаясь. На меня нахлынули воспоминания о моем детстве с приступами астмы, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не поддаться подступавшей панике. Я развязал галстук, но к тому времени, как мне удалось расстегнуть воротник рубашки, мое дыхание превратилось в глухие рыдания. Моля Бога, чтобы никто не вошел ко мне в кабинет, пока я находился в таком унизительном состоянии, я попытался дышать так, как меня много лет назад учили в больнице. Минуты три я боролся с удушьем, успел несколько раз сильно вспотеть, но мне стало лучше. Овладев собою, я понял, насколько был потрясен. Я думал, что все приступы астмы у меня позади, и теперь новое сознание своей уязвимости было для меня очень тягостным.
Я подумал о Поле. Хотя бы эпилепсии я избежал. Я был отделен двумя поколениями от этого семейного недуга, даже тремя, если считать прадеда, который, хотя сам и был здоров, передал болезнь Полу. Я был уверен в том, что в моем теле не было генов, несущих эпилепсию, и все же не мог не думать о том, как странно, что мне приходится страдать от астмы почти при таких же обстоятельствах, которые вызывали у Пола эпилепсию.
Я надолго уселся за письменный стол, вспоминая, как Пол говорил мне: «В тебе я вижу самого себя». Это воспоминание успокоило меня, но, когда уже ничто не мешало мне думать о матери, дыхание мое снова быстро нарушилось. В кабинете у меня не было лекарства, и я решил, что придется пренебречь правилом воздерживаться от выпивки в офисе. Сэм не только принес мне из винного шкафчика Льюиса бутылку шотландского виски, но и сидел со мной, пока я пил в состоянии какого-то спокойного оцепенения. Дышать стало легче, но в голове был дурман. Я был совершенно не в форме.
— Тебе не мешало бы повидаться с доктором перед отъездом, — озабоченно сказал Сэм.
Я говорил ему об ощущении при затрудненном дыхании, о борьбе за жизнь, о боязни задохнуться. Рассказывал о бессонных ночах, которые я проводил, борясь за каждый вздох. О кажущихся вечностью секундах без воздуха, когда меркнет свет в глазах.
Сэм мягко отобрал у меня бутылку, попросил мою секретаршу навести справки о поездах в Огайо и сам вызвал моего врача, чтобы безотлагательно назначить мне лекарство. Он даже был готов сообщить горькую новость Эмили, но я понимал, что должен поговорить с нею сам.