Богатыри не мы. Новеллы (сборник)
Шрифт:
– Сомнительные деньги?
– Вот сейчас и проверим. Experimentum crucis [13] никогда не помешает. Конфисковал у одной продажной бестии, но вот чье это золото – вопрос…
Пока Пьетро совершал обряд, Изакко жался в углу, бурча под нос:
– Ну, если до сих пор не рассыпалось… Ты слишком осторожен!
– Порядок. Дело за тобой – обменять на доллары.
– Доллары!.. Кто знает, какой теперь курс у цехинов?..
– Музейный. К тебе ходят нумизматы, верно?
13
Проба
Жалобно кряхтя, Изакко выкладывал пачки зеленых купюр, а Пьетро, покуривая, считал их глазами.
– Хочешь купить дом? – допытывался антикварий.
– Поместье.
– Принеси еще три раза по столько – купишь виллу в Риме. Я помогу скинуть цену.
– Мне нужна усадьба там, где не будут бомбить.
– А что…
– Ничего. Слишком много побед. По закону луны и звезд это означает, что близко время поражений.
Плакат «Выявляй бандитов! За точные сведения о сенках награда 1000 дукатов» был надежно приклеен к столбу террасы и вдобавок покрыт лаком, чтобы не отодрали.
– Можно соскоблить, – посоветовал Григор владельцу кафаны. Тот, безмерно довольный, что к нему в знойный полдень пришла парочка (а раньше приезжие с пляжей ручьями текли!), суетился возле столика молодых супругов, что есть сил стараясь угодить.
– Неловко будет, господин. Зайдут веницы, увидят, начнутся неприятности…
– Я могу помочь, – предложила Дайра. – Принеси воды.
– Ох, госпожа моя, чем тут поможешь!.. – вздохнул хозяин, утирая пот.
Стоя рядом с золотоволосой молодкой, пузатый кафанщик чувствовал себя легко и бодро, как в парнях. Словно ни лысины на голове, ни брюха под фартуком, а ноги сами движутся, будто готовы в пляс.
Казалось бы, краше дня не придумать – море бирюзовое играет, блещет галечный пляж под изжелта-белым каменистым склоном, сосны у кромки бухты слегка колышутся… благодать! Но едва вошла в кафану синеокая – влилась волна ароматов, словно ветерок летел следом за нею, нес запахи розмарина и лаванды. Дышать не надышишься.
– Непочатой воды, – уточнила красавица.
– А?.. – Толстяк заморгал, потом встряхнулся. Тут не зевай, раз везенье само в руки идет! – Катица!.. Кайя, ты куда запропастилась?.. Непочатой воды госпоже! – Громко так; наверное, все в кафане слышали.
С кухоньки выглянула круглобокая – в отца, – сердитая девица, конопатое лицо, как воробьиное яйцо:
– Тата, да разве я вила, чтоб среди дня такую воду… Ай! – встретив синий взгляд гостьи, она в испуге сжалась, закусив край фартука.
– В подвале, где со стены каплет, – со знанием дела намекнула Дайра.
Григор зашептал ей, пока хозяйское семейство суетилось, с ног сбиваясь:
– Воздержалась бы.
– Внутри они хорошие и добрые. Живут без ласки, потому и хмурые. Пусть им посветлеет, как нам.
– Пусть. А вдруг опять всю деревню скличут?
Вспомнив, Дайра рассмеялась, прикрыла рот ладонью. Да, вот была сутолока!.. Гри едва пистолет не достал – в потолок стрелять, чтобы выход расчистили. А то вплотную встали на колени, малышей протягивая: «Госпожа золотая, окропи чадо! И моего! И мою!» Детки такие славные, разве кого-то можно обделить, если в тебе счастья через край?
Но Гри прав, в каждой кафане шум устраивать – не дело.
– И кто нас тут ждет? – искоса посматривал он по сторонам, управляясь с жареной на вертеле бараньей требухой.
Что Дайринка – мастерица наперед угадывать, он теперь твердо знал. Пусть не каждый шаг предвидела, но важное – могла. Но с зари идти по козьим тропам, чтобы к полудню сесть за стол в полупустом трактире и ждать какого-то свидания… это было внове.
Зато горного ветра хлебнули вдосталь и аппетит нагуляли! Вышли по холодку, в синей предрассветной тени, когда между деревьями и за камнями еще шуршат, шевелятся и тают ночные тени. Босая, Дайра скользила впереди, порою вспархивая над тропой, своим звонким пением пробуждая цветы – те раскрывали ей навстречу сонные глаза, распрямлялись и посылали госпоже воздушные поцелуи, полные запахом нектара. Тонкие ручьи журчали, сплетая для нее мелодию, их брызги старались долететь и увлажнить край ее платья. Шагавший следом Григор с ее сапогами, перекинутыми через плечо, старался ступать как можно тише, чтобы не нарушить музыку расцветающего утра. Наконец, на перевале Дайра воспарила, раскинув руки – и солнечный свет подхватил ее, понес над скалами, сияющую и поющую. Впору было перестать дышать, зажать сердце в горсти, чтоб беззвучно упиваться видом милой, реющей над землей – белая птица с золотыми крыльями на фоне лазурного пролива…
– Не знаю кто, – ответила она беспечно, отщипнув от лепешки с сардинами. – Не ждет – просто зайдет перекусить. Он объявится. Может, сидит внутри, где темно?
Терраса считалась местом для господ, отсюда открывалась восхитительная панорама моря и далеких солнечно-желтых берегов Далмации, а Дайра всегда безошибочно занимала лучшее место, как хозяйка. В результате они тут сидели одни, а редкие – по пальцам сосчитаешь, – полуденные посетители привычно гнездились в низкой тенистой комнате, именуемой «вульгарно зало». Их Григор походя осмотрел, бегло и цепко – ни одного сельского стражника. Единственный, кто одет по-городскому – похоже, местный лекарь или учитель, уткнувшийся в газету.
– Вот, – запыхавшаяся Катица в поклоне подала обеими руками чашу, налитую едва на треть. – Больше не накапало, бог мне свидетель…
– Веснушки мешают? – спросила Дайра, царским жестом омочив пальцы в чаше.
– Ага, – затрясла та головой. – Даже парень смеется. Рябунькой кличет…
– Избавляю от них. – Дайра провела рукой по ее лицу, потному от страха и волнения. – Теперь ступай и молчи. Эй! Куда? Оставь мне чашу!..
Посмеиваясь, она повернулась к Григору:
– Теперь ты.
– Мажь, – подставился он.
– Зачем тебе?.. Ты в озере омыт! Протри бумажку на столбе и напиши, что хочешь. Веницы и подлецы будут видеть свое, наши – свое.
– Ах, вон что… Хозяин! Карандаш мне.
Очистив плакат от призыва к предательству, он крупно, с нажимом, начертал из баллады:
Псы венецианские, пусть вдесятером вы –Что вы супротив моей ненависти кровной?Я гайдук, со мною меч и святая клятва –Будет вам, грабителям, кровавая жатва!