Богатыриада, или Галопом по европам
Шрифт:
– А Илья буянит, а Илья буянит! – донесся до горницы, где корчилась в муках роженица, хоровой детский гам. Судя по голосам, кричали девочки.
Ладушка испустила особо страдальческий стон, вложив в него всю боль и обиду на горькую долю порабощенных женщин, и не токмо одной лишь Руси…
– Неужто напился, бесстыжий?! А-а-а!!!
– Мр-ш-шшш! – выгнув спину, прошипел Котя. На морде рыжака читалось: «Ну, пусть только покажется да сапоги снимет…»
– Ты не бери в голову! – захлопотала повитуха. – Не о том сейчас думать надо! Дыши глубже…
– Да как же не брать в голову-то! – разрыдалась Ладушка. –
Теща Ильи сверкнула глазами, заломив руки:
– Доченька, да за что же тебе такое горе?! Для того ли мы с отцом тебя растили, лелеяли, пылинки сдували…
– Хворостин не жалели… – подхватила медово-ехидным голосом Ладушкина свекровь. – Довели до того, что из дому отцовского сбежала…
– Молчи!
– Сама молчи! Правда глаза колет?!
Бабы, нехорошо засопев, начали примеряться к платкам друг друга, но тут вмешалась повивальная бабка:
– А ну, унялись! Или обоих выгоню!
– Никуда не уйду! – топнула Ладушкина мать. – Она дочка моя!
– Теперь она в нашей семье, стало быть, и моя дочка тоже! – топнула свекровь.
– Щемилину кормчу разнес! По бревнышку! – донесся радостный детский галдеж.
А отчего им было не радоваться? Такое развлечение, в скучной да однообразной деревенской жизни!
– Верно люди бают: сила есть – ума не надо! – проскрежетала мать роженицы.
– А-а-ааа!!! – особенно пронзительно завыла Ладушка.
– Да чтобы твой язык поганый отсох! – не утерпев, выкрикнула мать виновника переполоха прямо в лицо сватье. – Чтобы типуны с него вовек не сходили!
– Ш-ш-шшш!!! – Котя начал злиться по-настоящему, почуяв, что дело может плохо кончиться.
«Добрая буза творит чудеса!» Неизвестно, какой тугарин впервые изрек эту мудрость, но она прижилась и пришлась по нраву.
Шалава сперва хотел ограничиться одной чашей – просто чтобы немного расслабиться, успокоиться. Но вопли и жалобы, доносившиеся из шатра, были такими пронзительными и берущими за душу, что понадобилась и вторая чаша. Потом владыка Великой Степи вспомнил про мудрость, привитую ему любимой женой: «Бог троицу любит», и велел налить третью… После чего главный советник убедил, что негоже ограничиваться нечетным числом, как бы не вышло чего дурного. Мудрый Отец поспешил осушить и четвертую… А уж пятая пошла сама собой. Потом Шалава вспомнил, что пять – тоже, как ни крути, число нечетное…
Словом, к тому моменту, когда женские стоны, крики и жалобы утихли, и их сменил плач новорожденного, счастливый отец был уже вдребезги пьяным. И его неудержимо потянуло на подвиги и добрые дела… А также на изъяснения в любви всем женщинам, попавшимся ему на глаза.
По закону подлости, первой попалась ему Лебедь, бывшая пленница и полюбовница, а ныне – любимая и грозная жена двоюродного братца Калина…
Поповичу тоже очень хотелось сотворить добро. Кому-нибудь и при каких угодно обстоятельствах. Поэтому, увидев, как в корчму забежала растрепанная девка, вся в слезах и в рваной одеже, он тотчас смекнул: пора вершить суд скорый и правый. Девку-то явно обидели! Тем более, что и обидчик объявился без задержки.
– Иди сюда, негодная! – зарычал здоровенный мужик с багровой физиономией, на которой отчетливо виднелись свежие царапины. В могучей волосатой ручище была зажата плетка. – Не то хуже будет!
Богатырь, хоть и был уже сильно пьяным, навыков своих не утратил. Никто и ахнуть не успел, как он выскочил из-за стола, едва заметным движением руки переместил рыдающую и трясущуюся девку себе за спину, а вторую руку выставил вперед, предостерегающе подняв ладонь:
– Остынь и не ори!
Голос Поповича хоть и дрожал (много, много уже было выпито, вот язык-то и заплетался), но мог насторожить любого здравомыслящего человека. Увы, тот мужик здравого смысла явно не имел… По крайней мере, в эту минуту. Больно уж сильная злоба душила, застилая разум. Не то призадумался бы, оценив и могучую фигуру Поповича, и быстроту его движений.
– Ах ты… Вступаться?! – рык потревоженного медведя раскатился по корчме. – Не доводи до греха! Мало того, что изобью, еще в поруб сядешь! Моя это девка, я купил ее!
– Остынь! – повторил Попович голосом, в котором уже явственно скрежетала сталь. Богатырь нехорошо прищурился.
В глазах мужика мелькнуло что-то, отдаленно напоминавшее растерянность и смущение. Может, и образумился бы, но тут с тревогой загалдели посетители:
– Алеша, не встревай, отступись! Аль не видишь, ошейник на ней! Рабыня это! Худо тебе будет!
Ободренный такими словами, мужик зарычал и замахнулся на богатыря плетью…
Лучше бы он этого не делал.
Плетка очень быстро оказалась в руках Поповича, который принялся охаживать ею невежу, приговаривая:
– Вот тебе раз! Вот тебе два! А вот и три, ведь Бог троицу любит!
Народ, жадно уставившись на развлечение, хлопал в ладоши, постукивал кружками по столешницам и дружным хором подзуживал:
– Так его, Алешенька, так! А ну, еще! Вгоняй ума!
– Ты полегче, убьешь, неровен час! – попробовал было урезонить хозяин корчмы. Но его тут же заткнули, чтобы удовольствия добрым людям не портил.
Девка в ошейнике, за которую заступился богатырь, уставилась на него с благоговением, как на высшее существо. На глаза (чертовски красивые, чего скрывать) навернулись слезы. От волнения трепетала высокая упругая грудь, видневшаяся сквозь прорехи разорванной одежи (тоже чертовски красивая, что было, то было).
– Жалобу князю подам! – прохрипел мужик, тщетно пытаясь увернуться от жалящих ударов плети и от пинков Поповича. – В порубе насидишься! О-ой, больно-о-о-о!
– Подавай, на здоровье! – с пьяным благодушием согласился богатырь, не прекращая воспитательной работы.
И тут в кормчу, громко топая, вбежал запыхавшийся привратник:
– Господине, я тебя всюду ищу… Повитуха домой кличет. Сын у тебя родился!
Грянул многоголосый ликующий вопль. Каждый так радовался – искренне, от души, – будто сам был счастливым молодым отцом. Разумеется, сразу уйти Поповичу не дали. Сначала пришлось выпить за пяточки виновника торжества – чтобы ходил по земле твердо и уверенно, был здоровым. Потом – за сердце, чтобы вырос храбрым и справедливым, как отец его. После чего – за макушку, чтобы умным был, и кудри густо и красиво вились, как у отца… Потом Попович все-таки с великим трудом вырвался из корчмы, мучительно гадая: в какую сторону надо идти?! Если бы не привратник, мог бы и заблудиться. Девка семенила следом, застенчиво придерживая на груди рваную одежу.