Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!
Шрифт:
Имел он и другие планы, о которых будет сказано позже.
Три богатыря
В дружине Мономаха было много доблестных воинов, но наибольшим почетом пользовались трое – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.
Илья родился в селе Карачарове под Муромом. О нем рассказывали, что до тридцати лет он, несмотря на огромную физическую силу, был парализован и сидел сиднем. Его вылечили от тяжелого недуга какие-то старцы. Исцелившись, Илья отправился путешествовать по Руси. Случилось так, что, направляясь в Киев с желанием посмотреть стольный град, он сбился с
Он был немногословен, себе на уме, сторонился женщин (потому, видимо, что та пора, когда кровь в мужчине пылает, как огонь, и когда он получает первые уроки любви, совпала у него с болезнью). Ездил Илья на вороном коне, а его любимым оружием была палица, которой он орудовал легко, словно какой-то былинкой. Использовал он и копье.
Добрыня Никитич, происходивший из небогатого, но знатного рода и женатый на родовитой боярыне Забаве Путятишне, был храбр, прямодушен и прост в общении. Конь у него был белый, а всем видам оружия Добрыня, не мудрствуя, предпочитал меч.
Алеша, сын попа Левонтия, был родом из Ростова. Некоторые считали его трусоватым, но, если бы это было так, он бы никогда не заслужил такого почета. На самом деле Алеша был осторожен. Пожалуй, прав был Илья Муромец, сказавший, что Алеша смел, но не удал. Алеша ездил на кауром коне и прекрасно стрелял из лука.
Послы
Хотя половцы, воевавшие вместе с Олегом, не подчинялись Тугор-хану и тот принес свои извинения за нанесенный Руси ущерб, Святополк предпочел упрочить союз с половцами и в начале следующего, 1095 года выдал замуж за Тугор-хана свою старшую дочь от первой жены, как раз достигшую брачного возраста. Теперь оба они были женаты на дочерях друг друга.
Положение изменилось: уже Святополк хотел мира с половцами, а Мономах – войны. Своим дружинникам Мономах объяснял это тем, что мир с половцами все равно непрочен, что половцы – исконные враги Руси, что он поклялся отомстить за брата. Но была и другая, возможно, главная причина, о которой князь предпочитал молчать, – его вражда со Святополком. Когда Святополк был за войну, Мономах в пику ему был за мир, теперь же – наоборот.
Тугор-хан тем временем решил извиниться и лично перед Мономахом, у которого ему довелось гостить как-то в Чернигове. Они вместе пировали на свадьбе Святополка и Марджаны, после чего Мономах, радовавшийся тогда миру, предложил Тугор-хану по возвращении в степь заехать к нему. Сейчас Тугор-хан направил к Мономаху своих послов Итларя и Кытана.
Но послы ехали к Мономаху не без опаски, понимая, как тот должен быть оскорблен. Каждый был со своей дружиной. Подойдя к Переяславлю, Кытан встал возле крепостных валов и попросил у Мономаха в заложники кого-либо из его детей. Мономах скрепя сердце отдал Кытану своего маленького сына Святослава и поклялся не причинять половцам зла. Только после этого Итларь с дружиной вошел в город, а Кытан остался возле валов.
Итларь был принят со всем возможным почетом.
– Не надо извинений, – говорил Мономах. – Я прекрасно понимаю, что земляки твои, поддержавшие Олега Святославича, такие же разбойники, как и его тьмутараканское войско. Великий хан не должен ни отвечать, ни извиняться за них.
Затем разговор перешел на совсем другую тему.
– Слышал я, князь Владимир Всеволодович, – начал Итларь, – что у тебя племянница на выданье.
Речь шла о молодой Анне Ростиславовне.
– Да, – ответил Мономах, – и, поскольку брат мой погиб (замечу, не убит был твоими земляками, а утонул в реке), я ей вместо отца.
– Могу ли я прислать к ней сватов? – вежливо спросил Итларь. – Я человек знатный; безродного наш хан не отправил бы к тебе послом.
– Присылай, и они будут приняты с радушием, – согласился Мономах. – Отчего же не упрочить мир между нашими народами? Если великий князь дважды породнился с вашим ханом, отчего мне не породниться с его верным слугой? Уверен, что и покойный брат меня бы одобрил. Мы всегда были за мир с вами.
Половцы отправились почивать в самом прекрасном расположении духа, уверенные в том, что посольство их удалось на славу.
Дружина Мономаха тем временем не спала и убеждала князя перебить половцев.
– Как я могу сделать это? Я ведь дал им клятву, – возражал Мономах.
– Нет в том греха, княже, – убежденно сказал старший дружинник Ратибор, у которого ночевал Итларь. – Они тоже дают клятву, а потом губят землю Русскую и кровь христианскую проливают.
– Но у них в заложниках мой сын! – воскликнул Мономах.
– Святослава надо выкрасть, – сказал Ратибор. – Только когда он будет в полной безопасности, мы начнем убивать поганых.
Тут к Мономаху неожиданно прибыл дружинник Святополка Славята по какому-то пустячному делу с обычным наказом во всем повиноваться переяславскому князю, и это разрешило сомнения Мономаха. Лучшего подарка ему трудно было придумать. Теперь можно было втянуть Святополка в затеваемую свару.
Мономах послал Славяту и небольшую часть своей дружины выкрасть сына и убить сонного Кытана вместе с его воинами.
Украсть Святослава оказалось делом нетрудным. Его стражи крепко спали, и дружинники легко подхватили ребенка, глядевшего во тьму грустными глазами. Мальчик, признав своих, не противился. Он не мог только понять, почему отец отдал его половцам.
Оказавшись среди русских, Святослав, не проливший у половцев ни единой слезинки, начал тихо плакать.
– Успокойся, малыш, – сказал Славята, обнимая его, – все уже позади.
Он велел одному из дружинников идти вместе с сыном Мономаха в город, а затем они ринулись убивать половцев. Славята не сомневался, что между Мономахом и его господином существовал тайный договор и что он, Славята, был послан к Мономаху именно за этим.
Кытан и все остальные были убиты – они не успели даже толком понять, что происходит.
А Итларь со своей дружиной, не подозревая об этом, мирно спали на дворе у Ратибора.
В воскресенье, двадцать четвертого февраля, Итларь проснулся необычайно радостным. Ему не терпелось увидеть Анну Ростиславовну, о красоте которой он был наслышан.
Шел час заутрени, но русским было не до церковной службы. Ратибор приказал всем дружинникам и отрокам вооружиться, а затем велел протопить избу.