Богдан Хмельницкий
Шрифт:
а потом и меня взял с собою».
«Теперь вы узнали, чтб значит дружиться с неверными,—сказал Маховский,—
лучше было бы поражать неверныхъ».
«Имя его величества, — сказал Хмельницкий, — соделалось страшным после
берестечского сражения. Присутствие короля дало вам победу».
«Правды негде деть, — сказали полковники, — под Берестечком одна пуля
королевская стоила ста козацких, а уж как в пятницу вы на нас приударили, так мы
думали, вот так сквозь
«Ну, я бы еще мог с вами померяться, — сказал Хмельницкий, — да не хочу, жалею
крови христианской. Повоевали — и довольно! Пора бедному народу дать отдых;
притом я недавно женился. Посоветуйте от меня пану краковскому жениться. Мы бы
тогда скорее помирились, потому что захотелось бы к жене, а пока будем вдовцами, так
скучно сидеть дома и будем воевать».
После обеда Маховский подал гетману письмо с условиями мира. Хмельницкий
начал читать его, побледнел ц нахмурил брови.
«Скажите, пане Маховский,—сказал он,—почему милостивые паны гетманы
лишают меня гетманского титула, который дарован мне от его величества?»
Джеджалий, стоявший подле гетмана, сказал:
«Не добре так, панове, негодыться однимати честь гетманську от нашего
добродия».
«Маховский засыпал их словами и доказательствами, так что они слушали, развеся
уши»,—говорит современник.
«Будьте уверены,—прибавил посол,—что король вознаградит вам все, что вы
потеряли; но ясновельможные паны гетманы ставят первым условием возможности
мира разлучение ваше с ордою. Неприлично такому храброму вождю иметь связь с
неверными, которые доказали свое непостоянство».
«Орда. — отвечал гетман,—может находиться в моем распоряжении и вам не будет
делать зла; напротив, я постараюсь самый зтот союз обратить на пользу королевства; я
поведу орду на турок и разовью знамена свои на стенах Константинополя».
«Разлучение с ордою —первое желание его величества,—сказал Маховский,—вы
должны его исполнить, чтоб доказать свою преданность королю».
9 Annal. Polon. Clim., I, 239.
460
Хмельницкий отговаривался, Маховский настаивал; целые три часа спорили,
наконец, поляк вышел из терпения и сказал:
«Вы несогласны, так позвольте мне уехать».
Мир легко состоится, —сказал, в свою очередь, разгоряченный Хмельницкий,—
если поляки утвердят Зборовский договоръ».
Уже повозка была готова в обратный путь, как Выговский подбежал к Маховскому и
сказал:
«Не уезжайте, мы обделаем дело; я постараюсь убедить гетмана».
«Знаю,—отвечал Маховский,—что вы обладаете умом и сердцем Хмельницкого. От
вас теперь зависит оказать услугу отечеству, а я обещаю вам особенную милость
королевскую, если вы съумеете отклонить Хмельницкого от союза с варварами».
Выговский вошел к Хмельницкому в шатер, с большим жаром говорил с ним и
вышел с рассерженным видом.
«Стало быть, нет надежды?»—сказал Маховский.
«Постойте, подождите,—сказал Выговский,—у нас так делается: сперва прогонит,
потом сам пришлет за мною и согласится».
В самом деле через несколько времени Выговского снова позвали; Маховский
дожидался ответа. Наконец Выговский вышел и сказал:
«Оставим этот пункт до времени; Хмельницкий согласен с своей стороны, но чернь
взбунтуется, когда узнает, да и татары не послушаются и начнут грабить насъ».
«А почему же, —сказал Маховский,—козакам не соединиться с коронным
литовским войском и не прогнать неверных?».
«Нельзя,—сказал Выговский: своевольная чернь мешает. Мы уладим это после и
выпроводим орду».
Маховский снова вошел к Хмельницкому.
«Всего лучше будет,—сказал он, —если вы пожалуете со старшинами в обоз к нам,
и там сами потолкуете с гетманами».
Выговский хотел-было уже договариваться, как вдруг один из полковников сказал:
«Этого не будет. Мы не пустим так гетмана. Чтоб еще и он остался в польском
лагере, как Крыса! Уж мы и то потерпели от черни под Верестечком, когда гетман ушел
с ханом. Если старшины будут уговариваться в польском лагере, а чернь не будет знать
что они постановляют, то поднимется бунтъ».
«В таком случае мы будем совещаться в поле при войскахъ»,—сказал Маховский.
«Нет,—отвечал Хмельницкий,—пусть лучше коммиссары, которых назначат
гетманы, прибудут для переговоров в Белую-Церковь».
«Гораздо приличнее,—прибавил Выговский, — для достоинства его величества,
дарующего мир, если коммиссары будут договариваться в Белой-Церкви, королевском
замке: там они будут безопасны».
Маховский не соглашался, оскорблялся тем, что козаки, не доверяя полякам,
требовали к себе так много доверенности.
Но Выговский. стал пред ним на колени и говорил:
«Ради Бога, умоляем вас, пусть коммиссары приедут в Белую-Церковь.
461
В поле невозможно договариваться; чернь и своевольная орда не допустят. Богом и
душами нашимн клянемся, что паны будут безопасны».
Хмельницкий и полковникн стали также на колени н поклялись хранить народные
права н святость гостеприимства.
3-го сентября (13-го н. ст.) Наховский уехал с двумя избранными козакамив лагерь,