Боги богов
Шрифт:
Марат улыбнулся.
— Что ты хочешь знать о моих женах?
— Про тебя говорили, что ты Сын Великого Отца, и у тебя тоже было много жен.
— Я не сын ему. Но про меня говорили правильно, я имел много жен. Когда Мать Матерей прокляла Отца, она велела мне отказаться от них. Они тоже дышали дымом кустарника фтеро, и очистились, и взяли себе новых мужей.
Марат вспомнил, как стрелял «наждаком» в затылок Аюришхи, самой сообразительной и веселой из всех, а потом лил меж посиневших губ воду, и делал непрямой массаж сердца, и плакал, когда снова услышал его удары.
Проглотил комок.
— Иди к огню, женщина.
Ныряльщица посмотрела на сидевших у хижин, перевела взгляд на маленького генерала, смотревшего без улыбки и привычно державшего руку на поясе — там, где недавно висел его медный меч.
— Я не устала, — сказала она. — Я не хочу отдыхать. Зачем ждать завтрашнего дня?
За трое суток до начала сезона штормов, когда с востока уже вовсю задувал холодный, пахнувший медом ветер, база поднялась на сорок тысяч метров и перешла в орбитальный режим. Ждали транспорта: Директор и его люди получили приказ о переводе на новое место, а задержанного фигуранта списка «альфа» следовало предать суду и отправить к месту отбытия наказания.
Директор лично разрешил фигуранту понаблюдать за подъемом из пилотского отсека, и когда медленная, сонная машина — наполовину корабль, наполовину офис — вышла в стратосферу, Марат увидел, что океан, казавшийся необъятным, на самом деле с трех сторон окружен сушей. Даже не море — обширный залив, часть действительно большого, настоящего океана, занимавшего почти половину Северного полушария планеты. От места, где некогда стоял Город, до противоположного берега было всего триста миль.
«Я должен был догадаться, — сказал себе фигурант. — Даже в самые первые дни Большого шторма волны были слишком слабы для настоящего океана. Залив, лужа… Устричные фермы отца на Офелии занимают вдвое больше места… Впрочем, мне простительно, я всего лишь пилот, а не специалист по водоемам…»
Припомнил сына богатого торговца моллюсками, сосредоточенного мальчишку, соорудившего лодку и отплывшего на восток, искать обратную сторону мира. Как его звали? Теперь я даже не помню тотемное животное его общины. Я плохой лидер, бездарный. Настоящий тиран всегда знает лучших представителей своего народа если не по имени, то хотя бы в лицо.
Залив имел правильную полукруглую форму. Вода сверкала: на западе зеленым, на востоке ярко-желтым.
После пребывания в мнемографе голова казалась набитой иголками. Хотелось каким-нибудь образом засунуть палец в черепную коробку и с наслаждением почесать извилины. Память была перемешана, по ночам снились короткие, быстрые сны, картинки детства: мама в сарафане, брат с ободранным локтем (упал, преодолевая забор) — вдруг поперек череды идиллий всплывало обрюзгшее лицо Быстроумного и полуголые фигурки, объятые пламенем, визжащие, катающиеся по земле; с Марата сняли четыре полные мнемограммы, он сильно потерял в весе, мучился тремором и по три-четыре раза за ночь просыпался от собственного крика.
И
Так всегда бывает.
Те же страсти. Та же боль.
Та же любовь.
Когда небосвод потемнел и вес тела уменьшился, Марат, не дожидаясь приказа, вышел из рубки. Уединился в кармане и попробовал сосредоточился на молитве.
Он десять лет не видел Космоса и сейчас не хотел, чтобы кто-то видел его слезы радости.
Из маленького небьющегося зеркала, вживленного в стену бокса, смотрел незнакомый взрослый мужчина. Темная кожа. Старый пилотский комбинезон, на размер больше, чем надо (другой одежды на базе не нашлось). Короткие волосы кое-где выбелены сединой. Узкие бледные губы. И взгляд — совершенно дикий, пронзительный, транслирующий плотную, хорошо контролируемую ярость. Взгляд Владыки, Хозяина Огня, Сына Великого Отца; взгляд существа, привыкшего лицезреть спины и затылки пяти тысяч подданных, рухнувших лицами в желтую пыль главной городской площади.
Волосы его, заплетенные в восемь жирных косиц, перед самым подъемом Альфред состриг и осторожно упаковал в особый пакет. Никаких шуток, вещественное доказательство. Та же участь постигла и кожаные сандалии с медными пряжками, украшенными Ликом Отца. Потом была полная дезинфекция, и сейчас Марат с недоумением прислушивался к запаху собственной чистой кожи. Отвратительно сухой, обезжиренный, коротко стриженый тридцатилетний преступник. Типичный фигурант списка «альфа».
Хорошо, что мои жены никогда не увидят меня таким. Они слишком любили мои липкие, бронзовые от масла руки, с длинными ногтями, под которые каждое утро положено было набивать сухие измельченные водоросли дзури… Или глури… Забыл. Аюришхи была дочерью матери рода и сама возилась с ярко-фиолетовыми волокнами; считалось, что это задабривает тотемное животное ее рода… Какого она была рода?
Почти ничего не помню. Память извлечена, мнемограф высосал всё, вплоть до подсознательных страхов и восторгов. А после того, как суд объявит приговор, они ликвидируют мою личность, и я забуду не только жен, но и всё остальное.
Имя оставят, закон запрещает ликвидировать имя, а остального не будет.
Молитва не состоялась, и фигурант устыдился собственного уныния; а меж тем за стенами базы уже ревела и хохотала Великая Пустота, безучастная к судьбам разумных и неразумных существ.
Стена лопнула, и Марат понял, что Космос просто не хочет его молитвы. В карман, распространяя резкий запах лаванды, шагнул Альфред.
— Пойдем, — сказал он.
Фигурант испугался, торопливо встал, потом понял, что приступ страха, вызвавший прилив крови к лицу и даже небольшое дрожание коленей, почему-то смешит его. Наверное, причина была в официальном тоне приказа; Альфред говорил не с Маратом, полевым агентом службы Контроля за Экспансией Разума, не с толковым парнем, почти приятелем (за год меж ними так или иначе установились едва не дружеские отношения), а с пойманным преступником. Приятельство осталось в прошлом, зачистка завершена, клиента пора отправлять на лоботомию.