Боги Чаш
Шрифт:
— Высланы, мастер, — прохрипел Кордан, низкий толстяк, в чьих могучих руках тяжелый боевой топор казался детской игрушкой. — Они должны встретить монахов на развилке. Но… до сих пор я не получил никаких известий… Собираюсь выслать гонца, проверить, все ли в порядке…
— Если твои люди нуждаются в постоянных проверках, то я не буду нуждаться в тебе, — холодно бросил сидящий, отчего Кордан тотчас же повалился на колени, словно ему подрубили ноги.
— Мастер… помилуй… сжалься…
— Иди. И чтобы я через час знал, что тропа обыскана.
Толстяк вприпрыжку бросился к выходу, не
У огня осталось пятеро, не считая сидящего.
— А у тебя, Филзах — у тебя все готово? Девственницы? Младенцы? Все наличествует? Жертвенные ножи? наточены?
— Все, все готово, мастер. Тринадцать девственник. Тринадцать младенцев. Все собраны, отмыты и сыты, дабы предстать перед Пожирателем в пристойном виде…
— Хорошо! Я не сомневался в тебе. А остальные? Все готовы к приему Чаши?
— Все… все, мастер… все… — раздалось сразу несколько голосов. — Осталось только принять чашу…
— Отлично! Наконец-то наступает тот день, который наш Бог ждал так долго! — сидевший сжал кулаки. В его словах слышался настоящий фанатизм.
Конан лежал, притаившись, и внимательно слушал. Ясно, что здешние заправилы успели разжиться древними сокровищами; и киммериец отнюдь не собирался уступать добычу своим более удачливым предшественникам. Он дождался, пока сидевший жрец разослал всех своих подчиненных с поручениями и остался один, вперив неподвижный взор в огонь — и тогда северянин вышел из тени.
Сидевший вскинул голову. В зрачках играло пламя. Тонкие губы растянулись в подобие усмешки.
— Мясо! — вырвалось у жреца. — Молодое мясо!
— Ну, это мы сейчас посмотрим, кто из нас мясо! — ухмыльнулся северянин. Клинок заплясал перед самым лицом жреца.
— Мне очень нравятся эти твои сумки, — задушевно сказал Конан, аккуратно поднимая тяжелый кожаный мешок. В мешке приятно звякнуло. И в тот же миг киммериец ощутил, что на него словно бы опустилось холодное облако — летучий лед, в один миг сковавший непробиваемым панцирем руки и ноги варвара. Конан застыл — мускулы не повиновались.
— Ну вот теперь-то мы и видим, кто из нас мясо, — прошипел жрец, вставая. В его руке тускло блестел голубоватый камень. — Наивный глупец! Ты явился сюда, в наш город, перед самым праздником Спящего Бога, и думаешь, что твоя нелепая железная игрушка может защитить от чар Камня Спящего? И даже серебряное навершие на твоем эфесе — ничто по сравнению с мощью моих заклинаний! Что ж, ты послужишь приятным дополнением к пиршеству нашего Бога! Эй, люди, сюда, быстрее!
Конан слышал топот ног у себя за спиной и на все лады проклинал свою дурацкую ошибку. Зачем, ну зачем ему вообще потребовалось говорить с этим узколицым? Надо было просто зарубить его — и все. А он, дурак, трижды дурак…
Но помочь себе сетованиями невозможно; и Конан стал ждать. Если его предназначили в жертву, значит, убьют не сразу. А коли убьют не сразу — у него есть шанс. Северянин уже не раз попадал в подобные переделки — когда торжествующие враги клялись и божились, что вот-вот отправят его, Конана, на корм какому-нибудь жуткому зверю из Бездн — однако ж все те хвастуны впоследствии расстались с жизнями, причем некоторым из них умирали очень долго и болезненно…
Окаменев,
Одеяние служителя Спящего при ближайшем рассмотрении казалось более впору дикому горному пастуху, чем жрецу уважаемого культа. Сшитая из обрывков меховых шкур, вся лоснящаяся и вытертая, с нелепыми кусками разноцветного стекла, нашитыми то тут, то там… Чем больше Конан смотрел на одеяние жреца, тем крепче утверждался в мысли — перед ним не только фанатик, но и безумец.
На зов жреца — которого здесь все именовали «мастер» — сбежалось немало народа. Конан не мог повернуть головы, и потому не видел всех; но и тех, что предстали перед его взорами, было достаточно. Все в каких-то неописуемых меховых лохмотьях, вооруженные сучковатыми дубинами — лишь у единиц Конан заметил настоящие мечи. В глазах у всех — мрачное пламя; на киммерийца здесь смотрели, наверное, еще более плотоядно, чем упыриха в ущелье.
— Это мясо само пришло к нам, в день, когда мы воздаем почести Спящему, — торжественно провозгласил жрец. — Его послали нам те, кто охраняет Священный Сон! Из этого мяса мы приготовим пиршественную трапезу… Здесь хватит на всех.
Собрание разразилось одобрительным ворчанием.
— Пусть нечестивец, пытавшийся украсть наши богатства, останется пока здесь! — распорядился жрец. — Пусть он проникнется ужасом уготованного ему! А мы все отправимся совершать благодарственное служение — ибо время начала Обряда приближается.
Киммериец остался один. Впрочем, не совсем — в воздухе перед его глазами плавало призрачное лицо верховного жреца. Губы презрительно искривлены, узкие хищные глаза горят жадным ожиданием…
Варвар не мог даже сплюнуть — не то что выругаться вслух, чтобы хотя бы этим облегчить душу.
Потянулось томительное время. Конан не знал, оставил ли жрец охрану — хотя к чему, если заколдованный пленник и так не может пошевелить ни рукой, ни ногой?
За спиной киммерийца, у входа, что-то внезапно лязгнуло. Внутренне Конан весь передернулся — это звенели столкнувшиеся в схватке мечи!
Призрачный лик жреца внезапно весь перекосился. Глаза поехали куда-то вниз, рот растянулся до ушей, из-под губ полезли полупрозрачные клыки — но было уже поздно. Откуда-то из-за спины северянина вылетело небольшое беловатое облачко, чем-то напоминавшее распяленную медузу. Пушистые отростки вцепились в жутко изменившийся лик — и по щекам его потекли струи крови. Судорожно дернувшись, лицо исчезло.
В тот же миг Конан ощутил, что сковывавшее его оцепенение тоже улетучилось без следа.
— Скорее, скорее, за нами! — окликнул его сильный, чуть низковатый женский голос. Северянин стремительно обернулся.