Боги должны уйти
Шрифт:
Жабий жрец повесил ритуальный топор на пояс, с лезвия скатилась тяжелая капля.
Кровь. Чья кровь?
Тень синих перьев скользнула по бесчувственному телу, даруя прохладу пересохшим губам.
«Что сделал ты со мной?»
«То, что никто не посмел».
Жрец наклонился к лицу, язык вывалился из норы, обрамленной гнилыми зубами. Он облизал соль с моих щек и лба».
«Ни слезинки не нашел».
«Уйди!»
«Так говорят все женщины. Ты не разжалобишь меня».
Мерзкие пальцы поползли по груди, сорвали пояс, коснулись бедер.
«Я жаждал ввести тебя
Еще одна тяжелая багровая капля зашипела на раскаленном песке.
Жрец поднялся. Черный вопль, расколовший небо, смел грязную тень прочь, обратив ее крестиком улетающего грифа над головой. Я осталась одна.
Зрачки глядели на солнце, огонь расплавлял дно глаз. Ослепнуть – лучшая награда перед встречей с жестоким богом.
Он должен прийти. Он не спешил. Я высыхала от жажды, как змея на раскаленном песке.
Я ждала.
Час. Два. Три.
Солнце уже скрылось за скалой Виноватых Женщин, а бог не появлялся.
Тени острых вершин удлинились и заслонили раскаленное тело от пекла. Юркая ящерка промелькнула и скрылась в камнях, гриф снизил круги, и тень широких крыльев освежила лицо.
Кто-то задел веки – я открыла глаза.
Маленькая игуана испуганно отпрянула от лица. Чешуйки на боках блеснули ослепительным изумрудом.
Я вспомнила эту маленькую ящерицу.
Храбрый Лис ловил малюток голыми руками и насаживал на острые ветки. Ящерки медленно коптились в дыме костра, их сок стекал на угли. Юноша, запрокинув лицо, слизывал летящие масляные капли, и с хрустом перемалывал зубами вяленые хвосты:
– Мое тело станет таким же выносливым, живучим и ловким, как тело игуаны, – хвалился он. – Но и о твоем теле надо позаботиться. Эту, самую жирную ящерицу, я приготовлю для тебя. Вырастешь – будешь быстрой и плодовитой, как игуана.
Вытащив добычу из мешка, он удивился:
«Погляди. У ящерицы синие глаза».
«Отпусти ее. У мамы такие глаза. И у меня. У нас одна кровь».
«Смеешься! Человек не родня игуанам».
«А вот и родня!» – я вытряхнула мешок, и стайка пленниц скрылась в камнях.
«Это глупо, – сказал Храбрый Лис. – Все равно их поймают братья.
«Не поймают. Игуаны умные. Им хватит одного урока, чтобы впредь вам не попадаться».
Маленькая игуана снова коснулась моего лба.
Пусть бы она вонзила зубы в глаза, пусть бы прокусила жилы. Я устала умирать. Тело покрылось волдырями. Солнечные лучи прожарили его до костей. Острые грани песчинок сверкали, как маленькие стрелы, и горели острее граней алмаза, ярче золы из костра.
Снова быстрая тень разбудила меня.
Игуана была не одна. На моих плечах и груди сидела целая стайка ящериц, и все, не мигая, наблюдали за мной.
Игуана замирает на месте, когда чего-то боится. Мелкие ящерки опасаются любого шороха, страшатся собственной тени. Шевельнусь – и малютки вмиг исчезнут, превратятся в высохшие корешки. А некоторые могут стать прозрачными, как кусок хрусталя.
Я открыла глаза.
Игуана приблизилась и показалась мне величиной с дракона. Ее спина закрыла горизонт, в каждой чешуйке отразились мои испуганные глаза. Ресницы дрожали,
Чего я боюсь? Кого? Самое страшное осталось позади.
Мы с игуаной встретились взглядами.
Она сидела так близко, что ухо уловило скрежет бронзовой чешуи. Зеркальные пластинки скрипели, задевая друг друга. Зубчатый хребет закрыл очертания гор. Быстрый раздвоенный язычок показался из пасти и коснулся моих зрачков.
Она уже не боялась, нет.
Это могло означать лишь одно. Я умерла.
…Я проснулась.
– 4-
Храбрый Лис вернулся к вечеру второго дня.
Процессия сопровождалась стонами и воем связанных пленников.
Они сбились в кучу. Распухшие языки женщин, нанизанные на окровавленный жгут, до корней вывалились на радость древесным пиявкам. Пленницы мычали, взывая к милости богов, махали руками, указывая на небо, а взгляды жалобно скользили по лицам собравшихся воинов.
Половые члены плененных мужчин тоже были связаны общим узлом. По ногам струилась кровь. Омельгоны шли осторожным шагом, страшась споткнуться. По сбитым в лохмотья ступням было видно, что путь лежал не по проторенной дороге, а напрямик, по лезвиям скал и зарослям кактуса. Храбрый Лис спешил. Очень спешил.
Мои глаза не нашли в толпе встречающих Насмешника Оцелота и Веселого Кенара.
Несокрушимый Вождь поднял руку, требуя тишины:
– Храбрый Лис выполнил наказ жреца. Он привел четырех женщин и четырех мужчин племени омельгонов.
Жабий жрец качнул черными перьями над головой:
– Да, он привел. Но где остальные храбрецы?
– Вас было трое, – взгляд вождя не предвещал доброго, – Где твои товарищи?
– Насмешник Оцелот и Задира Кенар никогда не узнают, что такое старость, – сказал Храбрый Лис. Он посыпал голову пеплом костра и склонил голову перед вождем, передавая на вечное хранение боевые топоры товарищей.
– Они погибли! – кто-то крикнул, и к небу взвился женский плач.
– О, сыновья! Слишком рано вы покинули матерей!
– Столько лет упивались глаза вашей статью, а сердца ликовали от гордости за храбрецов!
– Их больше неееет! – полетело печальное эхо в провалы сердец.
– Почему ты не погиб? – сурово посмотрел на Храброго Лиса Несокрушимый. Разве ты менее храбр? Или прятался за спины старших воинов?
– Людоедов было три сотни, не меньше, на каждого по сто. Но с ними справились легко, – начал рассказ Храбрый Лис, и народ, прислушиваясь, затаил дыхание. – Мы бились насмерть, зачистили половину стойбища, но вдруг позади из невидимых нор вылезли другие стаи. Омельгоны лезли, как крысы из-под земли, им не было конца. Мы встали спиной к спине. Они окружили нас, не решаясь напасть. Но круг медленно сужался. Мы отступили к центру, запалив взрывную смолу. Ослепительные искры осветили небо. Но людоеды не испугались. Они еще не знали, что глиняные шары заполнены смертью, и не боялись их. Дикари навалились толпой – тогда прозвучал взрыв. Комья земли, вывороченные челюсти и ребра взлетели над землей. Но братья, прикрывшие меня, тоже погибли.