Боги Египта
Шрифт:
Собравшиеся поспешно сделали вид, что они ничего не видят и не слышат. Незер взяла мать за руку:
– Пойдем в носилки.
На них косились весь оставшийся путь, а мешок с шетитами пришлось держать в обнимку и ночью, и днем. Ночью они с Биной даже спали по очереди, чтобы не подвергнуться нападению.
Беженцы! От них нет спасения, они наглые, они воруют, они…
Незер забывала, что сама ничуть не лучше, что тоже бежала из родного дома, поскольку тот засыпан песком, что тоже воровала. Впрочем, об этом она вспомнила, но тут же оправдала себя: она же воровала в пустых огородах, а
В душе Незер царил разлад. Ей было тошно от невозможности жить в хорошем доме со слугами, дважды в день принимать ванну, заботиться о себе, наряжаться и предаваться любви, наконец! Красивая девушка уже столько месяцев вынуждена довольствоваться скромным застиранным калазирисом и простенькими браслетами на запястьях, а в кожу втирать дешевое масло. О ногах и руках и говорить не стоило, заусеницы и волдыри еще никого не украшали. Кожа обожжена солнцем, обветрена и пересушена. Так недолго и до морщин.
Среди тех, кто шел в одном караване с ними или попадался по пути, оказалось немало подверженных различным глазным недугам. Постоянно находиться на солнце вообще трудно, а смотреть на песчаные барханы еще трудней. В глаза попадал песок, они краснели и слезились, люди терли веки и испытывали от этого еще большую резь. Помочь было некому, такие болезни лечат частым промыванием специальными настоями, покоем и темнотой. Ничего этого ни у идущих в караване, ни у беженцев не было.
Иногда на Незер вдруг накатывала жалость к этим обездоленным людям, потерявшим все и неспособным сопротивляться горькой судьбе. Особенно к детям, плачущим от голода, жажды и тягот пути. Но жалость быстро сменяла злость на тех же людей: почему они не сопротивляются? Почему не восстанавливают каналы, не расчищают от песка свои города? Почему рожают и рожают детей, точно зная, что кормить будет нечем?
– Нет, я этого не допущу! – клялась Незер сама себе, не представляя точно, что значит «этого».
Впрочем, что объяснять, и так ясно: не допустит, чтобы ее дом погиб!
Но ведь уже погиб?
Не допустит, чтобы ее ребенок родился в нищете!
Но не успей Серкета за вором, они остались бы без всяких средств и пришли к Шеритре в Шедет нищими.
Незер вдруг поняла важнейшую истину: золото ничто, его можно украсть, потерять, потратить. И земля тоже сама по себе бесполезна, важна вода. Если есть вода, то земля даст урожай, тогда можно не бояться голода, тогда не погибнешь.
В красивой головке, в которую много лет вкладывали совсем иные знания, постепенно при виде страданий обнищавших людей рождалась своя истина: ей нужно много земли рядом с большой водой! Не золото или благовония, не красивая одежда, парики или множество слуг, а большое поместье на берегу Нила. Впрочем, слуги тоже понадобятся, должен же кто-то работать на этой земле?
«Скуплю в Шедете все, что только смогу!» – решила Незер.
Но до Файюмского оазиса, который тогда называли Шедетом,
Несчастные люди прибились к каравану, и из-за них местные даже караванщиков не подпускали к колодцам. Противостояние владельцев земли вдоль Нила и беженцев иногда бывало очень жестоким.
Когда наконец показались первые строения Шедета, Незер чуть не расплакалась. Она почувствовала, что смертельно устала от всего, накатившегося за последние месяцы.
Близился вечер, им требовалось срочно найти дом Шеритры, чтобы не ночевать на улице. Шедет не Харга, песком не занесен, но три женщины на улице имели мало шансов остаться не ограбленными.
Кроме того, месяц Мехир не зря считается самым холодным и дождливым, небо на севере быстро затягивалось серыми тучами, обещавшими холодный дождь. Бина, кутаясь в покрывало, вопрошала Незер:
– Здесь всегда так холодно? Лучше бы мы оставались в Сохаге.
Незер не бывала в Шедете зимой и ответить не могла, а потому отмахнулась:
– Нет, это лишь несколько дней.
Но даже предстоящую ночь провести на улице под холодным дождем на пронизывающем ветру означало заболеть. Нужно до темноты разыскать дом Шеритры.
Рынок Шедета невелик, к тому же торговля прервалась до завтрашнего утра, но где еще спрашивать о нужном тебе человеке?
Старик, которому Незер назвала имя мужа Шеритры, помотал головой:
– Нет, Петар уплыл в Эдфу к богу Гору…
Солнечный диск уже коснулся верхушек пальм, еще немного, и он закатится, даже вверх ладья Ра спешит быстро, а уж вниз просто мчится. Ночь близка, а защиты никакой…
– А семья?
– Не знаю…
– Где он жил? Где его дом?
– Вон там. Спросите, вам покажут.
Незер хотела поинтересоваться, кто может показать, если вот-вот все двери будут закрыты, потому что ходить по улицам стало опасно из-за потока нищих оборванцев. Но спросила более толково:
– Как выглядит его дом?
Выслушав ответ, она махнула рукой матери и Бине:
– Пойдемте, только быстро!
Оставалось надеяться, что в доме у Петара остался хоть кто-то… Интересно, а куда девалась сестра? Неужели с ней случилось что-то дурное?
Люди пустыни занимают места египтян повсюду. Страна сама превращается в пустыню.
Сердца людей ожесточились. Смерть расползается по стране. Повсюду реки слез.
Воры становятся собственниками краденого, старых лишают имущества. Тех, кто богато одет, бьют.
Напрасно поднимается вода в Ниле, никто не пашет, ибо все говорят: «Мы не знаем, что творится с землей нашей».
Брат поднимает руку на брата, рожденного от той же матери.
На дорогах нет покоя. Скот бродит по земле, предоставленный сам себе. Больше нет пастухов, следящих за стадами. Каждый берет себе столько скота, сколько хочет.