Богиня Дуня и другие невероятные истории

Дар Давид Яковлевич

– Видишь?
– спросил красавчик Витя и схватил за руку умного Мишу.

– Не может быть, - прошептал умный Миша, который умел объяснить все на свете.

А глупый Ванечка вздохнул и ничего не сказал.

Петя взял Глашу за руку и повел ее к скамье.

Он шел, пошатываясь от счастья.

– Глаша!
– говорил Петя Коржик, задыхаясь от любви и нежности.
– Глаша! Я забыл твою тетрадку по химии. Я забыл ее, Глаша, я не захватил ее с собою, но я верну ее, Глаша, завтра же верну ее, твою тетрадку по химии...
–

Так он вел ее по дорожке и все говорил и говорил о своей любви, а когда заглядывал ей в глаза, то пошатывался как пьяный.

Мы вернулись в нашу комнату, к нашим книгам и футбольным таблицам, к нашим бутсам и фотографиям, и молча разделись, и молча легли в свои постели, и молча лежали с открытыми глазами, строгие, счастливые и торжественные.

Красавчик Витя размышлял: "Наверное, до сих пор мое сердце еще вовсе не разбивалось вдребезги, и только сегодня оно действительно разбилось вдребезги, и больше мне ничего не надо: ни галстуков ни кино, ни велосипеда!"

И всю ночь ему снилась прекрасная Глаша.

Умный Миша размышлял: "Первый раз я не могу объяснить чего-то, а если я не могу объяснить чего-то, то, может быть, я не могу объяснить ничего.

Но если я не могу объяснить ничего, то что ж удивительного в том, что я не могу объяснить чего-то?.."

И всю ночь ему тоже снилась прекрасная Глаша.

Глупый Ванечка размышлял: "Должно быть, и Витя и Миша не спят, а думают о прекрасной Глаше. Но думай не думай, ничего от этого не изменится. Так лучше я не буду думать о прекрасной Глаше, а буду спать, потому что зачем же не спать когда можно спать?"

Но он не мог заснуть, потому что все время думал о том, как бы не думать о прекрасной Глаше.

Но утро освежает разум, и мы сообразили, что здесь что-то нс так.

– Чудо!
– сказал красавчик Витя.

– Преломление лучей, - сказал умный Миша, и, надевая на свою заспанную кнопочку очки, он добавил уверенно: - Не может быть одна и та же девушка такой дурнушкой днем и такой прекрасной вечером. Ясно - мы ошиблись. Или днем ошиблись, или вечером.

И чтобы проверить себя, каждый из пас решил снова пойти поглядеть на прекрасную Глашу.

Весь день мы думали о ней, и все напоминало о ней: и тонкая струйка питьевой воды в цехе, и соловьиный свист станков, и слишком сосредоточенный вид друзей, и та чуть заметная улыбка, которая время от времени мелькала по лицу Пети Коржика.

После работы было еще собрание с такой обширной повесткой дня, словно за один вечер мы должны были решить все вопросы, которые волновали, волнуют и будут волновать человечество. И умный Миша не выступал на этом собрании, он не задавал вопросов и не внес ни одного предложения, и все УДИВЛЯЛИСЬ, предполагая, что он заболел.

А как только собрание кончилось, он раньше всех помчался к проходной, прокричав нам. что ему в Другую сторону, что он очепь

спешит, что он потерял очки, что у него лекция, что он нашел очки что всего хорошего... И через секунду его велосипед уже нырнул в толчею улицы.

И красавчик Витя, как оказалось, спешил, и тоже в другую сторону.

И глупый Ванечка, выйдя за ворота, подумал минутку и сказал:

– Ну что ж, раз все спешат в другую сторону, так и я поспешу в другую сторону.

Только Петя Коржик сказал, что он никуда не спешит, и он пожал руки друзьям, которые помчались в разные стороны.

Но через десять минут наши велосипеды чуть было не столкнулись у светофора. Сначала мы попытались спрятаться друг от друга за троллейбусами, автобусами и трамваями, потом расхохотались и, когда красный свет светофора сменился зеленым" поехали гуськом среди множества красных огоньков, гнавшихся один за другим по широкой улице.

Девушек на лесах уже не было. Сторож, сидевший у ворот, указал дом, где жили строители. Все семь этажей были освещены. Сто сорок окон раскрыты настежь. Ветер колыхал сто сорок занавесок.

Сто сорок абажуров разной окраски цвели в комнатах. И в одной из комнат второго этажа мы увидели Глашу Парфенову.

Она стояла возле окна, сердитая и толстенькая.

В одной ее руке было зеркало, а в другой - новая шапочка.

Это была чудесная шапочка с цветочками и листиками, яркими и свежими, будто они росли в лесу.

Но как только эту шапочку надела Глаша, цветочки сразу как бы завяли и выцвели, а листики свернулись сухими серыми трубочками, и чудесная шапочка стала похожа на старую кастрюльку, надетую на пенек озорными мальчишками И Глаша заплакала.

Она стояла возле окна с нелепой кастрюлькой на голове, размазывая по веснушкам слезы.

Бедная девушка! Бедная дурнушка Глаша!

А мы стояли на другой стороне улицы, опираясь на свои понурые велосипеды.

Как мог так обманываться наш несчастный, наш наивный, наш влюбленный Петя Коржик? И мы сами, всю ночь и весь день думавшие о прекрасной Глаше? Или правда, что лунный свет может ввести в такое заблуждение?

Умный Миша снял очки, протер их, надел опять и снова снял, чтобы протереть, и он не сказал ни слова. И красавчик Витя ничего не сказал. И глупый Ванечка тоже.

А дурнушка Глаша между тем плакала у окна, не замечая Петю Коржика.

Он был еще далеко, но мы уже увидели его.

– Держись, Петя! Мужайся, дружок!
– бодро крикнул ему красавчик Витя. Вот она, твоя прекрасная Глаша!

– Не расстраивайся, сейчас я тебе все объясню!
– не очень уверенно закричал умный Миша.

А глупый Ванечка вздохнул и сказал:

– Хе!

И это могло означать что угодно.

Но Петя Коржик, наверное, даже не услышал наших возгласов.

– Глаша!
– крикнул он, как только приблизился к ее дому.