Богиня Дуня и другие невероятные истории
Шрифт:
А красавчик Витя, комкая в руках новую фуражку, взволнованно убеждал:
– Уж поверь мне, уж мне ли не знать? Нет таких, чтобы зомли не касались подметками! Соврал ты, Петя Коржик!
А Петя клянется, что он нисколько но соврал, что все так и есть, как оп говорит.
– Постойте, ребята, - сказал умный Миша.
– Ясно одно: мы должны сами увидеть эту красавицу и решить - действительно ли она так красива, как пас уверяет Петя Коржик, или жо он просто жалкий влюбленный и слова его не заслуживают никакого доверия!
Сначала
– Пожалуйста!
– сказал он.
– Глаша Парфенова! Угол бульвара Молодежи и переулка Светлых Надежд. Там дом строится. Там она работает.
На следующий день, сразу после работы, наспех умывшись, мы вскочилп на велосипеды и среди потока автомобилей, автобусов и троллейбусов помчались к переулку Светлых Надежд.
Пети Коржика с нами не было. Он пошел в парикмахерскую подстричь свои космы, потому что вечером должен был встретиться с Глашей Парфеновой в парке культуры и отдыха.
На углу бульвара Молодежи и переулка Светлых Надежд действительно строился дом. Он был обнесен лесами будто клеткой, и на разных этажах работали девушки-маляры в красных платочках и синих штанах.
Мы соскочили с велосипедов, задрали кверху головы, и, хотя нас толкали прохожие, мы стояли и разглядывали девушек, надеясь увидеть среди ппх ту, которая так поразила воображение Пети Коржика.
Но девушки были как девушки, не лучше и не хуже всех других девушек на свете: и все они касались подметками дощатого настила лесов; и каждой можно было поглядеть в глаза - голова не кружилась. Не было среди них ни особых красавиц, ни особых дурнушек, кроме, впрочем, одной - неуклюжей толстушки в мальчиковых ботинках, которая топала так, что доски под ней гнулись и грохотали.
будто кто-то бросал на них булыжники.
Она проходила на высоте третьего этажа с ведром и кистью в руках и напевала таким голосом, что прохожие, которым даже в голову но могло прийти, что этот голос принадлежит девушке, говорили: "Уж если не могут исправить громкоговоритель, так лучше бы выключили его совсем".
– Эй ты!
– закричал красавчик Витя.
– Пожалей, пожалуйста, наши барабанные перепонки!
Услышав это, она перегнулась через перила, и мы увидели такие добродушно-веселые щелочки глаз и столько веснушек на несоразмерно маленьком носике, похожем на озорную морковку, что нам стало весело, как в цирке.
– Чего рты разинули, бездельники!
– закричала толстушка.
– А ну, марш отсюда, а не то я вас разделаю, как вот эту стену!
– И она обмакнула кисть в ведерко с зеленой краской.
– Постой! Постой!
– замахал руками красавчик Витя.
– Скажи, где тут работает Глаша Парфенова?
– А зачем вам Глаша Парфенова?
– спросила она.
– Зачем она вам, бездельникам, понадобилась? Я - Глаша Парфенова!
– Ты... Глаша Парфенова?
– Это... Глаша Парфенова?
– Она... Глаша Парфенова?
– Я - Глаша Парфенова!
Мы так и покатились со смеху. А Глаша Парфенова, глядя на нас, стала смеяться тоже. И смеялась она так, что доски под ней ходили ходуном и зеленая краска выплескивалась из ведерка и капала на белый верх новенькой морской фуражки красавчика Вити.
Всю дорогу мы хохотали. Ну и разыграл нас наш тихоня и скромник! И кто бы мог подумать, что он способен выкинуть такую штуку?
Когда мы вернулись, Петя Коржик был уже дома. В парикмахерской его подстригли, побрызгали одеколоном, галстук был завязан по всем правилам.
Петя сидел все над той же тетрадью, но решал, как видно, такую задачу, какой нет ни в одной школьной программе.
– Были у нее?
– спросил он с тревогой.
– Видели?
– Ой, были!
– хохотал красавчик Витя.
– Ой, видели!
– покатывался умный Миша.
А Петя чуть не плакал.
– Может, вы приняли за нее другую, - говорил он в отчаянии.
– Может, там у них две Глаши Парфеновы?.. Пойдемте со мной, вы увидите сами, что я не приврал ни слова, что такой, как она, нет ни в кино, ни на картинках, ни в жизни.
И мы пошли вместе с Петей на свидание.
Свидание было назначено в парке культуры и отдыха, за музыкальной раковиной. Там, возле пруда, стоит одинокая скамейка, на которой вырезано сорок три мужских имени, и сорок три женских имени, и сорок три сердца, пронзенные сорока тремя стрелами.
Петя Коржик сел на скамью, а мы устроились ла берегу пруда, свесив ноги с обрыва к белым кувшинкам, лежавшим на громадных листьях, и отсюда, сквозь деревья, нам отлично была видна скамейка и на ней наш дружок, тревожно всматривающийся в даль дорожки.
Мы заметили девушку почти в тот же момент, что и Петя. Он поднялся ей навстречу и быстро обернулся в нашу сторону, как бы желая сказать:
"Ну, смотрите!"
И мы смотрели.
Нет, он не был обманщиком, наш тихий и скромный Петя Коржик. Все так и было, как он говорил.
Мы отлично видели прекрасную Глашу. Ее маленькие ножки не ступали по земле, а скользили над ней, не касаясь земли подметками. И была она так стройна и легка, что малейший ветерок, казалось, мог подхватить ее и понести вдоль дорожки. А глаза... Поглядел в них красавчик Витя и зашатался как пьяный, и схватился за куст, чтобы не скатиться с обрыва в воду.
– Здравствуй, - сказала она ошалевшему от счастья и робости Пете.
– Ты давно уже здесь?
Разве она сказала "здравствуй"? Разве она спросила - давно ли он уже здесь? А нам показалось, что где-то раздалась задушевная песенка, от которой хочется смеяться и плакать одновременно.