Богиня мести
Шрифт:
Сразу после поворота на Ульвойе пробка рассосалась. Дождь прекратился, и уже у Льяна асфальт был сухим. За ним шоссе расширялось до четырех полос, машины набирали скорость, и их поток устремлялся вперед подобно вырвавшемуся на волю весеннему паводку. Харри покосился на Халворсена, размышляя, когда же тому надоест душераздирающий скрип, однако тот, по-видимому, ничего не слышал, ибо слишком буквально воспринимал звучащий по радио призыв Трейвиса: [22]
22
Американский
— «Sing, sing, siiing!» [23]
— Халворсен…
— «For the love you bring…» [24]
Харри уменьшил звук радио, и Халворсен непонимающе взглянул на него.
— Дворники, — сказал Харри. — Выключишь ты их наконец?
— Ах да. Извини.
Дальше они ехали в молчании. Миновали съезд на Дрёбак.
— Что ты сказал продавцу? — поинтересовался Харри.
— А тебе не все равно?
— Но он, стало быть, точно помнит, что доставлял продукты в дом Албу в четверг пять недель назад?
23
«Пой, пой, п-о-о-ой!» (англ.)
24
«Ради принесенной тобой любви…» (англ.).
— Во всяком случае, так он мне сказал.
— Еще до того, как Албу там сам появился?
— Он сказал, что часто заходит в дом сам.
— Выходит, у него есть ключ?
— Харри, когда задаешь вопросы под таким неубедительным предлогом, надо и меру знать.
— А какой был предлог?
Халворсен вздохнул:
— Губернский опрос.
— Губернский… что?
— …опрос.
— А что это такое?
— Сам не знаю.
После съезда с главной дороги до Ларколлена пришлось тащиться еще тринадцать километров и четырнадцать раз поворачивать.
— У красного дома за заправкой — направо, — вслух вспоминал Халворсен, сворачивая на гравиевую дорожку.
— Ну очень много душевых ковриков, — пробормотал Харри пятью минутами позже, когда Халворсен остановил машину и указал на стоящий между деревьями гигантских размеров рубленый дом. Больше всего он походил на хутор-переросток, выстроенный по ошибке не на высокогорном пастбище — сеттере, — а на берегу моря.
— Похоже, людей здесь нет, — сказал Халворсен, оглядывая соседние дома. — Одни чайки. Чертовски много чаек. Вероятно, где-то поблизости тут свалка.
— Хм. — Харри посмотрел на часы. — Все же давай припаркуемся чуть подальше.
Дорожка заканчивалась площадкой для разворота. Халворсен выключил зажигание; Харри распахнул свою дверцу и выбрался из машины. Потягиваясь, чтобы размять затекшую спину, он прислушивался к крикам чаек и рокоту разбивавшихся о скалы волн, доносившемуся с берега.
— Ах-а-ха, — вдохнул полной грудью Халворсен. — Да, это тебе не столичный воздух. Что скажешь?
— Ну еще бы, — подтвердил Харри, нащупывая в кармане сигареты. — Чемоданчик взял?
По дороге к дому Харри обратил внимание на большую желтовато-белую чайку, сидящую на заборном столбе. Пока они проходили мимо, голова ее медленно поворачивалась следом. Всю дорогу до дома Харри спиной ощущал ее взгляд.
— Это будет нелегко, — заметил Халворсен, когда они поближе рассмотрели массивный замок. Сняв кепку, он повесил ее на кованый фонарь над тяжелой дубовой дверью.
— Н-да. Что ж, начинай. — Харри прикурил сигарету. — А я пока что здесь осмотрюсь.
— Слушай, — сказал Халворсен, открывая металлический чемоданчик, — а с чего это вдруг ты стал курить куда больше прежнего?
Харри на мгновение остановился и посмотрел на лес:
— Чтобы у тебя наконец появился шанс догнать меня на велотренажере.
Почерневшие от времени бревна, толстые оконные переплеты. Все в этом доме выглядело надежным и неприступным. Харри даже прикинул, не стоит ли попытаться проникнуть внутрь через внушительных размеров каменную печную трубу, однако сразу же отбросил эту мысль. Он пошел по тропинке, которую дожди превратили в раскисшее глиняное месиво. Но он живо представил себе, как летом детские ножки бегут по ней, согретой ярким солнцем, к пляжу за «бараньими лбами». [25] Остановившись, он прикрыл глаза и некоторое время постоял так, прислушиваясь. Жужжание насекомых, шелест высокой травы на ветру, обрывки песни по радио — ее звуки то становились громче, то умолкали в такт порывам ветра, испуганный плач ребенка на берегу. Ему десять лет, он потихоньку бредет в магазин за молоком и хлебом, мелкие камушки набились ему в башмаки. Однако он лишь стискивает зубы — он решил за лето закалить ноги, чтобы в городе бегать босиком наравне с Эйстейном. По дороге домой тяжелый пакет с продуктами будто вдавливает его в гравиевую дорожку, он идет как по раскаленным углям. Пытается сконцентрировать взгляд на каком-нибудь предмете впереди — на крупном камне, на листочке — и говорит себе: мне бы только дотуда добраться, только бы одолеть еще и этот кусочек пути. Когда он возвращается домой через добрых полтора часа, оказывается, что молоко уже скисло на солнце. Мать сильно ругается. Харри открыл глаза. По небу неслись темные, мрачные тучи.
25
Заглаженные скалы.
В жухлой траве у края дороги он нашел следы автомобильных колес. Глубокие грубые отпечатки протектора свидетельствовали, что они оставлены тяжелым внедорожником типа «лендровера». Выпавшие за последние дни дожди полностью исключали, что следам может быть несколько недель. Скорее всего, автомобиль приезжал сюда всего пару дней назад.
Оглядевшись по сторонам, он подумал, что ничто не выглядит столь уныло, как летняя дача осенью. По дороге к дому он кивнул чайке.
Халворсен с электронной отмычкой в руках согнулся в три погибели над замком, тихо кряхтя и чертыхаясь.
— Ну как дела?
— Плохо. — Халворсен выпрямился и отер со лба пот. — Это не стандартный замок. Без лома нам с ним не сладить.
— Никакого лома. — Харри почесал в затылке. А под половиком смотрел?
Халворсен вздохнул:
— Нет. И не собираюсь.
— Почему?
— Потому что на дворе новый век, и ключи под половик уже давно никто не кладет. Особенно в домах миллионеров. Так что если хочешь, можешь рискнуть и поставить сотню, что он там. Я бы на твоем месте не стал, да и вообще отказался бы от этой затеи. Ну что?
Харри кивнул.
— Отлично, — сказал Халворсен и присел на корточки, готовясь собирать чемоданчик.
— Я имел в виду, что согласен поставить сотню, — пояснил Харри.
Халворсен с подозрением взглянул на него снизу вверх:
— Издеваешься?
Харри покачал головой.
Халворсен взялся за край коврика из искусственного волокна.
— Ну с богом! — пробормотал он, отдергивая коврик. Три муравья, два рачка и уховертка очнулись от спячки и закопошились на сером камне крыльца. Никакого ключа, однако, не было.