Богиня победы
Шрифт:
— Опять лезешь, — сказал Мишка. — И потом, если хочешь знать, это я своё сочинение пишу, а не твоё. Так что это мои ошибки. Лично мои.
— Твои, твои, — согласился я. — Никто их у тебя не отнимает.
Я открыл портфель, достал учебник и начал учить историю. Всё равно историю Мишка за меня выучить не сможет. А читать толковый словарь мне надоело.
Наконец Мишка сказал:
— Всё. Держи своё сочинение. Я тебе про осень написал. А себе про лето.
— Почему же мне про осень? Я тоже лето больше люблю.
— Ну, должны же сочинения чем-то отличаться. И потом, чем осень плохо?
Я не стал спорить, взял тетрадку и стал читать:
Больше всего я люблю осень. Осенью люди пожинают свои плоды. В садах созревают яблоки, груши, сливы, вишни, персики и бананы. В огородах поспевают помидоры, огурцы, картошка, свёкла, репка, тыква, турнепс и другие. На полях колосится рожь, пшеница и овёс. Фрукты и овощи очень полезны всем людям, потому что в них много разных витаминов и фосфора. Я тоже люблю фрукты и овощи. Но больше всего я люблю виноград. Особенно мне нравится виноград под названием «дамские пальчики» и «кишмиш». Потому что он без косточек. Осенью птицы улетают в жаркие страны.
— Ну, нагородил, — сказал я, кончив читать. — Я у тебя обжора какой-то получился. А Пушкин, по-твоему, осень из-за «дамских пальчиков» любил? Или из-за фосфора?
— Не знаю я, за что Пушкин её любил, — сказал Мишка. — Но ты-то ведь не Пушкин. И вообще — не нравится, сам пиши.
— И напишу. А то ты меня посмешищем перед всем классом сделаешь. Но учти — ты мне теперь должен полматематики и одну литературу.
— Ты записывай, записывай, — сказал Мишка. — А то забудешь.
— Не забуду, — сказал я и засел за сочинение про лето. А Мишка стал учить историю.
…В конце недели ситуация сложилась довольно запутанная. Мишка был мне должен полторы математики и две литературы. А я задолжал ему одно рисование, два с половиной русского и кусочек ботаники. Мы даже пробовали своими долгами меняться. Но всегда начинался спор и обмена не получалось. Например, Мишка хотел поменять кусочек ботаники на полматематики. Но разве это честно?
Но самая удивительная вещь случилась с нашими сочинениями про времена года. Когда Людмила Андреевна раздавала нам тетради, она сказала:
— Что-то сочинения Петрова и Титова подозрительно похожи. Есть, конечно, отличия. В деталях. Но в основном… и про жаркое июльское солнце, и про велосипеды, и про подводное плавание — всё одно и то же. Попахивает плагиатом. Знаете, что такое плагиат?
— Я знаю! — вскочил я с места. — Плагиат — это выдача чужого труда за собственное сочинение.
— Совершенно верно, — сказала Людмила Андреевна. — Вот только не ясно, кто у кого списывал. Потому что ошибки даже почти одинаковые.
— Но этого не может быть! — выкрикнул Мишка. — Ошибки у нас разные.
— К сожалению, может, — сказала Людмила Андреевна и положила на парту наши работы.
Я схватил свою тетрадку и с ужасом прочитал заголовок: «Моё лУбимое время года».
Разрядились
Что может быть хуже диктовки по русскому, да ещё весной, в самом конце учебного года! Лично я не знаю. Разве что контрольная по математике.
Диктовка была намечена на завтра.
Мы договорились встретиться у Мишки в половине пятого и зубрить все правила и исключения по русскому хоть до утра.
Отступать было некуда.
Дверь открыла Мишкина мама.
— Дома мыслитель? — спросил я, входя в квартиру.
— Дома, — ответила Антонина Петровна. — Уроки, вроде, учит. Или спит. Притих что-то.
Я вошёл в Мишкину комнату.
Мишка, в рубахе и в брюках, лежал на диване и читал книгу. Одна нога у него была обута, другая босая. К босой ноге была прикручена медная проволока, которая тянулась куда-то к окну.
— Ого, — сказал я. — Тебя уже приковали. Неплохо бы ещё на окна решётки поставить.
Мишка отложил книгу, на обложке которой было написано «Человек-невидимка», и хотел встать, но привязанная нога помешала, и он снова лёг на диван.
— Ну-ка, мой друг, — сказал он, — подойди, пожалуйста.
Я подошёл. Мишка привстал, пощупал пальцами мою рубашку, потом зачем-то приподнял брючину и посмотрел на мой носок.
— Всё ясно, — сказал он. — То же самое.
— Звонить по ноль три и вызывать скорую? — спросил я. — Или начнём заниматься?
— Ни то и ни другое, — сказал Мишка. — И вообще не нервничай и не суетись. Сейчас я тебе всё растолкую. Сегодня я узнал колоссальную штуку. Ты вот посмотри внимательно, в каком ужасном мире мы живём. Ты не поленись и посмотри.
Я посмотрел вокруг, но ничего ужасного не обнаружил.
— Видишь, — продолжал Мишка, — телевизор стоит, люстра висит, в углу пылесос, на тумбочке магнитофон. А посмотри за окно. Фонарь напротив, через дорогу ткацкая фабрика работает. Это же всё э-ле-ктричество! А что мы носим? Свитер вечером снимаешь, а у тебя на голове бенгальские огни горят и током по рукам лупит. А почему? Потому что свитер синтетический. Он об голову твою трётся и электричество вырабатывает. Как же, спрашивается, после этого твоя голова соображать будет. Это же всё-таки голова, а не электроплитка!
— Ну, и что дальше? — спросил я.
— А то, — сказал Мишка, — что мы пропитаны электричеством. Это называется, знаешь, как? Электростатическим напряжением. Во! Из-за этого напряжения мы и дуреем, плохо соображаем, двойки получаем. А то и колы. Улавливаешь?
— Улавливаю, — сказал я. — Только зачем ты проволоку к ноге прикрутил?
— О! — сказал Мишка, торжествующе подняв вверх палец. — Вот тут-то и зарыта собака. Я заземлился. Понимаешь, другой конец проволоки прикручен к батарее отопления. Я лежу себе спокойненько, а всё электричество, которое во мне сидит и туманит мозги, уходит по трубам в землю. И у меня начинается просветление. Чувствуешь, как всё просто и гениально?