Богиня
Шрифт:
– Больше ей и не нужно, – сухо пояснил Дентон. – Верьте мне, Стен. Ваш спектакль станет самым большим событием года.
Стен собрался было отказаться ставить пьесу, но все же решил, что ничего не потеряет, если посмотрит игру знаменитой киноактрисы.
Она повела себя совсем не как обычные голливудские звезды. И приехала на репетицию без свиты поклонников, репортеров и фотографов, одетая просто – брюки и кашемировый свитер. Волосы, зачесанные назад и перехваченные головной повязкой, спадали на плечи. Никакой косметики. Валентина слушала режиссера
– Вы мне подходите, – сказал он ей, когда они в перерыве пили кофе. – Подобную пьесу наверняка хотел бы поставить Ракоши. Услышав новость, он с ума сойдет от горя, что не заполучил вас первым.
Он широко улыбнулся, довольный, что обставил блестящего режиссера. Валентина ответила ему вымученной, жалкой улыбкой. Хотя в окна струились теплые лучи апрельского солнца, ей отчего-то стало холодно. Дентон что-то говорил, но она уже не слушала, уносясь мыслями далеко, в Голливуд, к Видалу. Что он скажет, узнав о ее возвращении в Америку?
Глава 21
Репетиции были невыносимо утомительными и долгими, и, кроме того, приходилось заботиться об Александре. Няня, которую наняла Валентина, оказалась молодой, веселой и доброй, и Александр быстро привык к новой жизни. Каждое утро, после прогулки в Центральном парке, няня отводила его в продуваемый сквозняками репетиционный зал, и он внимательно следил, как мать и Лейла сотни раз повторяют и шлифуют одни и те же реплики. Он сидел, болтая короткими крепкими ножками, не капризничая, не ерзая на месте, целиком поглощенный происходящим на сцене.
Лучшим временем дня был обед, потому что в такие минуты мать принадлежала только ему. Это правило Валентина строго соблюдала. Она никогда ни с кем не обедала, кроме сына, и не давала интервью. Не присоединялась к жарким спорам и обсуждениям пьесы. Эти часы принадлежали Александру и были для нее священными.
Иногда они отправлялись за гамбургерами, иногда на пикник в Центральный парк, но вдвоем им всегда было весело. Они шли, размахивая сцепленными руками, смеясь, болтая, декламируя стихи, наслаждаясь обществом друг друга. Между ними были совершенно особые отношения, драгоценная духовная связь, и это понимали все, кто видел мать и сына вместе.
– Почему, черт возьми, между мной и моим парнем ничего подобного нет? – пожаловался как-то Стен Лейле, глядя вслед Валентине и Александру, которые, смеясь, покидали зал.
– Может, ты недостаточно его любишь? – сухо предположила Лейла.
– Дьявол, да мальчишка получает все, о чем попросит! – негодующе возразил Стен. – Ходит в лучшую школу города. Плата за обучение меня просто разоряет!
– Это еще не самое главное, – объяснила Лейла, наливая кофе. – Когда в последний раз вы проводили время вместе? Играли в мяч? Ходили куда-нибудь?
– Мне нужно зарабатывать на жизнь, – запротестовал Стен. – Кроме того, ему всего шесть! О чем можно говорить с шестилетним ребенком?
– Александру нет и пяти,
– Вероятно, потому, что он слишком развит для своих лет?
– Вероятно, потому, что мать обращается с Александром как с другом и старается по-человечески разговаривать с ним, а не отдавать приказы.
Стен пожал плечами и удалился. Он искренне не понимал, что хочет сказать Лейла. И знал только, что между ним и сыном нет ничего отдаленно напоминающего отношения Валентины и Александра.
Дентон Брук Тейлор редко посещал репетиции спектаклей, постановку которых финансировал. Исключением стала «Гедда Габлер». Каждое утро, ровно в десять, по залу полз слабый аромат гаванской сигары, и актеры вместе с режиссером знали, что становятся объектами самого пристального внимания. Никому не нравилось его присутствие. Стен тоже терпеть не мог, когда за каждым его шагом наблюдали. Актеры нервничали, и даже настроение Лейлы явно падало до нулевой температуры.
– Господи, хоть бы он поскорее убрался, – шепнула она как-то Валентине. – Я и так постоянно дергаюсь! Стен считает, что мой голос по-прежнему звучит слишком глухо!
Только Валентина не обращала внимания на Дентона Брук Тейлора. Вся ее будущая карьера зависела от роли Гедды Габлер. Новости о том, что она собирается играть в бродвейском спектакле и не вернется, как предполагалось, в Голливуд, облетели все газеты. Представители прессы дружно вынесли приговор, гласивший, что роль Гедды Габлер чересчур сложна и тонка для актрисы, никогда ранее не выступавшей на сцене и к тому же вообще не игравшей пять лет.
Один из ведущих нью-йоркских критиков мрачно предсказывал:
– Успех на экране вовсе не обязательно означает успех на сцене. Два эти искусства совершенно различны, и лишь немногим удалось достичь одинаковой славы в том и другом.
«Нью-Йорк таймс» утверждала, что ее трактовка образа истеричной, нервной, вынужденной постоянно подавлять собственную сексуальность Гедды Габлер будет крайне неудачной и приведет к полному провалу. «Геральд трибюн» комментировала, что ее возвращение в Америку должно было увенчаться приездом в Голливуд и съемками в фильме, который мог бы соперничать с «Унесенными ветром».
Каждый день после репетиций Валентина ехала к прославленной английской актрисе дейм [22] Мэй Уитти, преподавательнице драматического искусства. Стареющая дейм Мэй попеременно уговаривала, улещала, терроризировала и запугивала ее, однако умудрялась добиться от ученицы игры, которая, как она знала, потрясет критиков и заставит публику устроить актрисе восторженную овацию. Но Мэй мудро помалкивала. Для актера нет ничего опаснее, чем чрезмерная уверенность в собственных силах.
22
Титул женщины, награжденной орденом Британской империи