Бои на Дону и Волге. Офицер вермахта на Восточном фронте. 1942–1943
Шрифт:
Наш автомобиль въехал во двор большой больницы, стоящей на холме на западной окраине города. Из окна второго этажа с видом на восток открывается панорама города и реки. Везде возникают дымовые завесы от взрывов тяжелых снарядов. В воздух вздымается черный дым, разлетается светлый песок, белый мел. Там, где стояло кирпичное здание, возникает красноватое облако.
Сброшена последняя бомба, внезапно умолкает артиллерия. Несколько минут стоит мертвая тишина. Но потом на разных участках открывается ответный огонь, издалека он кажется невинным после оглушительного гула предшествующей четверти часа. Русские пулеметы строчат неторопливо, как будто барабанят по дереву. Наши войска ведут наступление и встречают сопротивление. Высоко в облаке темного дыма светятся сигнальные ракеты.
В больницу попало несколько крупных снарядов, на многих местах ее белого фасада трещины, зияют дыры, совсем не осталось оконных стекол. В больнице размещались различные наблюдательные посты и командные пункты. Однако
Панорама: на переднем плане разрушенные деревянные избы, посеченные осколками сады. Город пересекает, параллельно реке, железная дорога. Перед Волгой, в которой отражаются солнечные лучи, очертания развалин высоких домов. Этот рубеж, словно начерченный сейсмографом, начинается на правом фланге и на севере – на развалинах фабрики по производству иголок. Затем он опускается у рыночной площади, а затем снова поднимается башней: водонапорная станция. Рядом черный куб здания НКВД. Очередные развалины с пустыми оконными проемами, сквозь которые сверкает серебристая река, и с крышей, как будто украшенной зубцами, имитирует изящество готического контура. Еще дальше на юге возвышается элеватор, чем-то похожий на церковь. Теперь облака дыма закрывают солнце. В течение нескольких дней дым исходит от горящих нефтяных резервуаров. Однако все же виден длинный белый песчаный остров, который делит течение реки на две части. Рыбацкие лодки вытащены на берег. Над восточным берегом Волги, где находится противник и который до бесконечности простирается вдаль, стоит серая дымка.
Четырехкратно над нашими головами проносятся снаряды, издающие необычайно резкий свист. Опытные военные наблюдательного поста береговой артиллерии вопрошающе смотрят друг на друга. Еще две секунды тишины. Затем все здание больницы содрогается до основания, грохот слышен в комнатах и коридорах. А за двором, позади здания, деревянные дома вместе с землей, на которой они стояли, взлетели на воздух, превратившись в облако дыма и пыли. Это был первый залп из орудий самого крупного калибра, который противник нанес с другого берега Волги по белому фасаду здания. Генерал приказывает покинуть здание, находящееся под угрозой, всем, кроме артиллерийских наблюдателей, – никаких командных пунктов.
Нецелесообразно начинать выдвижение на передний край без знания данной местности и только по условным знакам на карте. Возможен промах в развалинах, многие участки простреливаются русскими снайперами… Поэтому я присоединяюсь к артиллерийским наблюдателям, приданным 7-й роте.
Нас ведет один из них. Мы идем втроем за город по опустевшей, покинутой жителями улице между деревянными домиками, разрушенными огнем, спускаемся по обрыву овражка и под его прикрытием приближаемся к железнодорожной насыпи. Многоколейная здесь железная дорога полностью заполнена сгоревшими, столкнувшимися друг с другом вагонами и паровозами. Расколотые деревянные части вагонов, деформированные в огне и взрывах стальные каркасы и корпуса. Этот хаос не является хорошей защитой. Мы пробираемся сквозь него и продолжаем свой путь по ту сторону улицы, укрываясь за каменным зданием, на восток к реке. На перекрестках улиц мы останавливаемся, переходя их по одному или перебежками. Противник все еще держится в зданиях в тылу наших позиций, из которых он просматривает и простреливает улицы. Гигантская воронка от бомбы, сброшенной пикирующим бомбардировщиком, рядом с ней убитая лошадь, от которой дурно пахнет. Далее двигаемся по широкой бетонной дороге, которая проходит как главная транспортная магистраль с северо-востока на юго-запад, параллельно железнодорожной линии и Волге, посередине между ними. По пешеходной дорожке, двигаясь на восток и немного севернее, мы доходим до дома, где располагается командный пункт командира роты и который образует по двум сторонам передний край наших позиций за бетонной дорогой. Перед восточной стороной фасада этого строения находится здание фабрики, расположенное на Волге и занятое противником. Река находится на удалении лишь 400 метров от нашего переднего края.
В комнате на первом этаже, в которую я вхожу, к оконному проему приставлена трофейная штабная стереотруба, особенно эффективная для уличных боев: тонкая, как трость, и покрытая маскировочной грязно-зеленой краской. Я проползаю по земле под окном и вижу находящийся в самом конце штаба, совсем близко, фасад разрушенного здания фабрики, расположенного в действительности в 200 метрах. Он не только мешает видимости, но и блокирует дорогу для наступления на береговой откос, где закрепились русские. Свет с востока пробивается сквозь оконные проемы и проломы в кирпичной стене фасада. Однако время от времени проломы заслоняют фигуры, которые мелькают за стенами и, пригибаясь, передвигаются из стороны в сторону. Там полным-полно русских. Человек, который находится рядом со мной у стереотрубы, объясняет: здание набито винтовками и пулеметами, поскольку после первого вклинения в Сталинград изо дня в день происходило усиление противника, и сейчас он сильно превосходил нас по численности. (Превосходство в силах было у немцев. 21 и 22
Я отполз и добрался по внутренней лестнице до боковой стороны дома, откуда открывается вид на бетонную дорогу, ведущую на северо-восток. На первом этаже оконный проем в результате попадания снаряда увеличился до пола. Но комната, смотрящая на восток, находится в тени, и это мешает наблюдению противника. На длинном столе лежит немецкий солдат со своим пулеметом. Он ведет наблюдение и отсюда контролирует широкую, как вначале кажется, вымершую бетонную дорогу. Но вот слева внезапно появляются три фигуры, в касках и развевающихся шинелях. Дорога широкая, по русским ведется огонь длинными очередями. Видно, как пули рикошетируют от дорожного покрытия у края водоотводной канавы справа, в которую упали трое русских, спасаясь от обстрела. Попали ли в них пули?
Командир роты рассказывает: утром его солдаты, как кроты, разрыли кучу щебня, которая находилась рядом с домом на противоположной стороне дороги. Под щебнем обнаружилась крышка подземного бункера. Потребовалась огненная струя из огнемета, чтобы принудить к сдаче засевших там русских – 10 человек и командир. «Проклятая крысиная война!» [62] . Она для наших солдат так же неестественна, как и отвратительна, в то время как для противника уличные бои являются хорошо знакомым элементом, который дает ему преимущество. Русские усовершенствовали определенную тактику, относившуюся к опыту Гражданской войны.
62
Крысиная война – так немцы называли ожесточенные, рукопашные схватки в разрушенных зданиях города за каждый дом, подвал, этаж, коридор, колодец.
За 14 дней численный состав роты уменьшился до двух отделений. Лейтенант Х. является ее третьим командиром, из двух его предшественников один был убит, другой – тяжело ранен. Большая часть потерь – от огня минометов, противник установил их в очень большом количестве не только на обоих берегах Волги, но и на ее островах.
В полдень: обратная дорога в полк, командный пункт которого оборудован в подвале казармы из красного кирпича, в одном километре от передовых позиций. Наше наступление приостановилось после незначительного продвижения (см. выше – несколько десятков метров. – Ред.), поэтому ближе к полудню на линии фронта наступает временное прекращение огня. Однако наш участок и другие обстреливаются многоствольными реактивными установками и тяжелыми минометами русских (82-мм батальонные минометы образца 1941 г. – масса мины 3,1 кг, дальность стрельбы 3040 м, скорострельность до 25 выстрелов в минуту, и полковой 120-мм миномет образца 1941 г. – масса мины 15,9 кг, дальность стрельбы до 6000 м, скорострельность 12–15 выстрелов в минуту. – Ред.). Я бегу, жду в воронке. По сути дела, в этом нет никакого смысла. Нет сигналов, нельзя уклониться, найти укрытие перед стрельбой минометов, от этого сияния в ясном небе. Нельзя предвидеть, когда с грохотом поднимутся вверх желтые, как сера, фонтаны песка. В интервалах между ними царит абсолютная тишина ясного, знойного, осеннего полудня в груде развалин.
23 сентября
Дополнение ко вчерашнему дню. Между воронкой на дороге от бомбы, сброшенной пикирующим бомбардировщиком, и каменной стеной поврежденного дома лежит мертвая лошадь. Четыре ноги сильно распухшего туловища вытянуты вверх, они твердые, будто сделаны из дерева. Из анального отверстия, как из раны, вылезли туго набитые кишки. Голова, разбитая в кровь, начинает уже разлагаться. Ее словно напудрили известью с каменной стены дома. Черные глазные впадины наполнены хаотическим движением, как медленно бегущей волной. На трупе лошади и на ее фекалиях великое множество разноцветных мух.
Дорога назад через самый большой и глубокий овраг, который мне попадался до этого момента. Тут у самого края грязного ручья в самом низу ютятся гражданские лица. Исключительная нищета. Безразличные к угрозе минометного обстрела, эти русские сидят у кипящей на костерке кастрюли. Многочисленные семьи. От костра поднимается голубой дым. Пахнет капустой, которую разочарованно обнюхивает пес. Собакам лучше находиться наверху у туш убитых лошадей. Но и из кастрюль людей может перепасть не один дурно пахнущий кусок. Так, я увидел, что в переулке от одной убитой лошади остались только голова и копыта.